Никончук Н.Н. Святая простота. Глава 9.

( наверх )

Глава 9. 1952-й самостоятельный!

                                                                                      Там горячим хлебом пахнет в печке нашей,
                                                                 И течет игриво к западу Двина,
                                                                  И дорогу гуси переходят важно,
                                                                                                 И в овраге шмель мохнатый пьёт росу с цветка.

 
       Наступила зима 1952-го. Мне пошел четвертый год. Что я запомнил? Деревня Семечево, зима, крестьяне торжествуют и  отдыхают от тяжелой изнурительной и неблагодарной колхозной работы. Выгребли они осенью с полей свой хиленький урожай и почти всё собранное на семена пошло. Колхоз бедный, денег от него не дождешься, одни трудодни-палочки химическим карандашом в ведомости учетчики записывают. Надо всем надеяться только на свой клочок землицы при дворе.
     Мороз, пурга вьюжит, а протопленная деревенская изба излучает нежное тепло. Санки за водой бабы снаряжают, не по-мужски как-то, а так сказать, наспех, сыромятным шнурком  каркас укрепляют, чтоб не развалился по дороге… Плохо женщинам без мужиков, не знают они мужской работы, а что делать? Где этих мужиков то наберешься, после войны они чай в дефиците? Как не старается моя рано овдовевшая  бабуля силой скрепить оторвавшийся от дверей косяк – ничего не получается. А вот доить бабы умеют! Корова наша Кудреха молока дает вдоволь. Оно не с порошка сделанное, парное, вкусное… Меня бабуля вдоволь отпаивает свежим надоем. По пол-литра за раз. Если честно, сейчас бы я парного молока  не пил, пронесло бы меня от него…

***

       Решением лиссабонской сессии совета НАТО (20-25 февраля 1952 г.) в североатлантический блок к уже существующим странам дополнительно  приняты Греция и Турция. Включение же в этот союз  ФРГ оставалось уже простой формальностью. Противник укрепляется?
       10 марта в советской ноте прозвучало предложение объединить Германию с целью исключения вступления ФРГ в Европейское оборонительное сообщество, но «поезд уже ушёл».
      Советская военная машина, набравшись опыта в великих битвах второй мировой войны, также настойчиво совершенствует свои боевые навыки на всей занимаемой территории, не гнушаясь и странами социалистического лагеря. Юридически договор взаимопомощи Советами ещё не оформлен (Варшавский Договор будет заключён только в 1955 году), но на современное вооружение для друзей страна денег не жалеет, авторитет Советской Армии у народов Восточной Европы остаётся непоколебимым. Вот и о службе в армии  у нас мечтают тысячи тысяч молодых парней.  Тем, кому подойдет призывной возраст, скоро будет  представлена такая возможность, а кое-кому, в том числе и мне,  «повезет» встретится  с ядерным  оружием. В своей книге «Женева 85» я  об этом   рассказал.

***

      А тем временем на периферии страны (Дальний Восток, Сибирь, Средняя Азия, Кавказ, Заполярье) полным ходом идет строительство гигантов индустрии и ввод их новых мощностей. Их разумное количество должно когда-нибудь перейти и в качество. А пока... Тон задает партия. Заводы, фабрики, комбинаты, ГЭС… Глухомань непролазная, надо бы хоть дороги к новостройкам отсыпать. Индустриализация страны продолжается, партии коммунистов пока не до села, не до колхозов. К концу 50-х этот перегиб в политики породит всеобщий дефицит продуктов питания. Пустые полки гастрономов будут сиротливо, как бы с укором смотреть на созидателей коммунистического труда.
      Так все-таки дороги нужны? А как же! Вот и для строителей Печенгской железной дороги дни нелегкие  настали. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем уставшие и голодные, комсомольцы-добровольцы идут на лыжах от одного  палаточного поселения к другому. Мостов пока нет, прямо по льду рек  стройбат оборудует рельсовые переправы. Скоро по ним мотовозом строители  перетянут платформы с  рельсами и шпалами.  По льду совершат свое первое путешествие на левый берег и два только что пригнанных паровоза. А  вот когда наступит лето и для железнодорожников наступит «лафа», вагоны  можно будет переправлять через речки прямо на пароме. Вечерком же, перед сном в палатке, забренчат гитары:
"Будь отважен, мой друг, и спокоен! Не ищи проторенных путей.
Закаленная ветром, и стужей, и зноем, только крепче любовь и сильней.
А путь и далек, и долог, и нельзя повернуть назад…
Держись, геолог! Крепись, геолог! Ты ветра и солнца брат!"

      Эх, дороги! Дороги нужны всем: комбинатам – руду на обогащение отправлять, оленеводам – папиросы, водку, китайские термоса и электрические фонарики по заявке подвозить, военным – танки, пушки, боеприпасы и топливо вовремя доставить. Да и в отпуск в вагонном купе одно наслаждение офицеру  проехаться: чай в подстаканнике с оленеводом выпить, печеньем разным кокетливую даму угостить, белье на полке чистое застелить… Вот и осваивают строители северную трассу вместе со стройбатами. Идут они в атаку за километры, в бой за кубометры… Ежедневные доклады наверх о выполненной работе – попробуй только не выполнить  план. Как пулеметы, трещат в сопках отбойные молотки, то и дело воздух сотрясают  мирные взрывы. Куда не глядь, повсюду слышен рокот моторов, визжат грузовики, тарахтят  бульдозеры. Лоси с оленями шарахаются от строителей в стороны. Люди «гибнут за металл», штурмуя  рельефы местности и  отвоевывая у природы метр за метром. То, что трудно идти через болота и сопки, ерунда! Пожалуй, еще неприятнее  то, что на месте нет годного для устройства насыпи грунта.
      К решению этой задачи строители подходят «творчески». Они  укладывают рельсовый путь прямо по недосыпанным насыпям. Горбатая железная дорога пока получается. Кто-то из ученых мужей посчитал, что затем дорогу постепенно можно будет доводить до проектного профиля, и доставлять балласт с помощью не автотранспорта, а поездов — балластных «вертушек». Хорошая идея и недорогая!
(Две трети всего объема насыпей, было отсыпано балластом, привезенным таким образом). 

***

      В Семечево пришла весна запоздалая, звонко зажурчали ручьи,  набухли почки, зачирикали лесные птахи. Жить стало веселее, жить стало лучше. Кораблики мои из газетной бумаги плывут по течению. Куда им путь заказан?
      -Казачиха, тебе письмо, из Медвежьегорска, на вот, - обрадовала мою капошившуюся в огороде бабку односельчанка, пришедшая накануне из города и забравшая всю почту на деревню.
      Варвара Ивановна тут же прямиком, как была в грязных чоботах, суналась в избу:
     -На вот, Дуся,  письмо от Николая, наконец! Давненько что-то он тебя этим не баловал, у-у – «чубатый», - любила всем давать прозвища моя бабуля, как впрочем и вся деревня этим занималась. Меня же бабуля, видя как я жадно пью из кружки теплое коровье молоко, называла ласково – «бычок».
      Мать, вскрыв конверт и прочитав письмо, вдруг побледнела. От радости не осталось и следа.
      -Что-то случилось? - спросила её сестра Анна.
    -Наверное да, это письмо совсем как бы и не от него, какой-то он отрешенный, наверное, запил там муженек, вот и сон мне намедни приснился нехороший… Вот паразит этакий, предлагает мне приехать к нему и его там  поддержать… в такую-то  даль.
      -Раз просит, езжай! Прямо завтра и езжай, а мальца ёного мы здесь вдвоем с  мамкой и досмотрим, не волнуйся, он у тебя уже взрослый, самостоятельный, - вызвалась сестра Анна.
     -Да мужика спасать надо, все они без присмотра не туды глаза пялют! – решительно определилась прародительница Варвара.

     Пока мать в Медвежьегорске «воспитывала» отца, я сам познавал в деревне жизненные постулаты. Так неожиданно, в свои три с половиной года я  стал действительно самостоятельным.
     Деревня Семечево, всего-то   семь километров от Велижа вверх по Западной Двине. Крутые речные берега, звонкие холодные родниковые ключи, бьющие из под обрывов. Одиннадцать деревенских дворов, одиннадцать  крестьянских подворий, где борются за свое существование одиннадцать  неполноценных семей (где мужик с войны не вернулся, где баба от адского крестьянского труда ушла в иной мир, а где и вовсе остались проживать свой век лишь невостребованные для серьёзных трудовых и ратных баталий калеки да инвалиды).
      Если десять семечевских дворов огородились вдоль крутого левого берега Двины, то дом бабули Казаковой Варвары Ивановны стоял через поле  на отшибе деревни, лицом к большаку. За укатанным грузовиками большаком сразу же шёл густой смешанный лес. Если кто-то по незнанию, из приезжих интересовался бабушкиным адресом, все дружно показывали в сторону пылящего от проезжающего автотранспорта тракта:
     -Да вон изба Казачихи, на большаке…
      К левой стороне крытой дранкой избы примыкал городьбою огород, идущий вдоль кустарниковых зарослей, а справа от дома простирались уже колхозные поля: жито, лён, овес… Во время войны на этих местах был оборудован советский фронтовой аэродром. «Ишачки» и «Петляковы» разбегаясь с взлетной полосы подскакивали как воробьиная стая, нанося урон врагу. После войны аэродромное поле по весне  уже распахивал хиленькие трактор ХТЗ. Трактор вечно ломался, солярка подтекала со всех его соединений и щелей и  всегда её не хватало. А за обширными  границами  коллективного хозяйства (колхоза) землю уже никто кроме  бабушки не обрабатывал. Заросшие диким малинником оставшиеся после войны воронки  постепенно затягивались,  а кое-где земельные раны  даже в жаркое лето сохраняли талые воды. Там-то и собиралась разная живность: от головастиков до рыбьих мальков. Я любил часами наблюдать за ихней суетой, но дружил только с малыми лягушатами, таская их в карманах и целуя перед сном. К июлю ямы-воронки покрывались кашей ряски, которая прорастала вдоль и поперек зелёным камышом, и только выросшие уже лягухи, серые трясогузки да толстозадые водяные жуки продолжали обитать здесь до осени. Ква-ква-а ! Ква-ква-а!
      Между воронок за нашим огородом  распласталась зеленая лужайка, сверкающая на солнце сурепкой, мелкими ромашками и курослепом. Из-под них пробивался полевой клевер, конский щавель и другая ароматная растительность. В период цветения всё благоухало, неземной аромат  кружил голову.  Густо гудели шершни и пчелы, которых, как я выяснил позже, лучше не трогать. Все это богатство бабушка не косила, а выгоняла туда по утрам маленьких гусенят. Бывало ещё так: на лужайке она  привязывала  веревкой за кол молодого, осеннего приплода бычка,   и он, лениво пощипывая зелёную низкорослицу,   стоял, задумчиво глазея в облачные дали или спал стоя. Я вначале боялся к нему походить, но потом со страхом справился и с бычком подружился.  
       Босоногая местная детвора, не видавшая после войны конфет и сахара, смекалистая, приученная с  пеленок к крестьянскому хозяйству, импонировала мне. Я тоже  с детства тянулся к самостоятельности. А разве эти озорные веснушчатые пацанята, в обтрепанных штанах и  рубахах, не пример для своего подражания?  Как не пример! Им не в тягость и коров, и гусей в день отпасти, и огород выполоть от ненужной поросли, и воды в избу с ручья наносить, а ещё они коней водили  в ночное….  Смотришь, и с лошадью  они уже как взрослые управляются, и лодку плоскодонку если надо с привязи снимут,  насадив на  уключины длинные и тяжелые весла, и головля из реки выудят.
      В детских средствах массовой информации того времени именно об этой самостоятельности и шел разговор. И в «Мурзилке» и в «Пионерской правде» не сходили со страниц образы и герои писателя А.Гайдара. Тимур и его команда ставились всем нам в пример.
     -Вот бы и мне так, с конем на ты, - мечтал я  оставленный маманей на лето в деревне. 
    Пришлось  мне  вникать в  замысловатые для меня сельские дела. Я, так же как и местные карапузы, гонял по полевым тропинкам проволочной ухваткой автомобильный обруч, так же как и они прыгал с крутого речного обрыва - кто дальше, также бросал  с подпрыгиванием  гладкую речную гальку поперек реки – у кого  будет больше подскоков, тот и победит, также стрелял  из рогатки мелкими камешками по выбранным мишеням… О горе мне было, когда я вдруг как-то попал в маленькую ласточку. Я ненавидел себя  за это, стремился выходить птичку, поил ее, но что толку – получается, я ей намерено повредил здоровье, сделав калекой. Это же не справедливо!

      Двина, Двина, ты всегда объединяла  исторические судьбы  русских, белорусов, латышей… Много интересных и важных событий истории свершалось на твоих седых от времени, но всё ещё прекрасных берегах, много разноязычных народов ты видела. Одним ты давала кров и пищу, другие находили здесь свою погибель. А какие сочные, наполненные многоликими красками, придумала ты названия своим придвинским городам и весям.
     Начинаясь с Валдайской возвышенности из под озера Селигер, с озера Двинец,  ты течешь  небольшим ручейком на юг: Андреаполь, г.Западная Двина, Крутики, Русаново, Велище, Ямищи, Кресты, Четверня. Постепенно твой ручей становится шире, полноводнее,  превращаясь уже в настоящую реку, которая после нескольких  извиваний вдруг резко поворачивает  на запад: Селезни, Велиж, Сураж, Витебск, Полоцк, Дисна, Друя, Дрисса (Верхнедвинск), Даугавпилс, Краслава… Но всему приходит конец, и ты, расширясь всей своей необъятной поступью и набравшись  сил и энергии, вливаешься  своими  водами во владения Рижского залива, уходя в океан и унося с собой только тебе известные  события  истории, оставляя в памяти таких как я лишь некоторую толику тобой пережитого.      
      Я часто вспоминаю  свое  послевоенное детство в 50-х годах. Сижу босоногий на крутом бережку тысяча километровой реки в бабулиной деревне, смотрю как тянут катера-буксиры плоты-гонки, крепко тянут здоровенные бревна. Где их столько напилили?  И названия буксиров я запомнил: Воронеж, Грозный, Брест, Витебск, Курск, Орел, Азов, Тула, Владимир, Смоленск, Минск, Киев, Брянск, Пинск, Новгород, Чернигов, Омск…  Почему то  больше всех мне тогда запомнился  буксир Брест… звучит величаво и несгибаемо, словно – крест.

      И всё бы хорошо в деревне, да вот почему-то скучная жизнь настала для меня, приезжего мальца. Наставники, коня и лодку мне не доверяют, мол не дорос еще, кот стал со мной царапаться, петух задираться, гусыня вообще следит за мной, что бы как можно сильнее  за ногу ущипнуть, лягушата мои подросли, да и бычок со мной бодаться начал. Что делать? Сидеть и полоть сорняки на грядках, чтобы урожай  лучше вырос? А кто мое любопытство  растулмачит, кто сказку мне расскажет, кто правду-матку застолбит? У бабушки времени на это нет, ей за лето надо сена корове заготовить, выведенных гусыней желтеньких гусеняток  на ноги поставить,  выкормить их до осени и вырастить  в грозных и сильных птиц. А про бабу ягу и царевну лягушку я уже и сам все знаю, чего повторяться?  Вот патефон бы бабушкин я послушал. Недавно купили его в Велиже. И пластинок граммофонных целая стопка лежит. За это меня ругать не будут. Нажмешь пальчиком на коробочку в патефоне, а там острые запасные иголочки лежат, так сказать про запас. Ручкой-заводилкой подкрутишь пружину патефона,  не до конца конечно, а то и сломать патефон можно, затем надо не промахнуться с иголкой, когда ее на пластинку ставишь.   Тогда и польются с патефонной мембраны мелодии и речи, запоет хриплый Утесов про разудалую жизнь или Русланова про старые и не подшитые валенки. Почему-то меня в то время часто привлекала пластинка с постановкой К.А.Тренева «Любовь Яровая», где пристойные диалоги героев пьесы в конце переходили на взаимные упреки и оскорбления. А в конце всех передряг вдруг надрывно:  Мерзавец! И зачем я тебе поверила?... Мерзавец!
      Я боялся этого крика Любви Яровой. Что-то в этом крике было безысходное, трагичное и по-детски страшное. Я даже снимал головку с иглой на еще крутящейся пластинке, чтобы уйти от этого стресса.  Потом, повзрослев,  я узнал, что Константин Андреевич Тренев (1876-1945г.г.) известный русский и советский писатель-драматург в своей героической драме о гражданской войне «Любовь Яровая» (1926г.) пытался сделать социально-историческое обобщение рожденных революцией нравственных конфликтов, за что и получил в 1941 году Государственную премию. Но тогда я не понимал, зачем такие страхи на пластинку записали…Раз дали премию, значит так тогда было надо.
      Летят деревенские летние дни, сорняки наглеют разрастаясь на грядках, а на помидорах только завязь обозначилась… А как хочется помидора!
     А тем временем в городе пряники ежедневно продают и конфеты подушечки на витрине лежат, недорогие. Скажите мне, за что всё это купить, где денег подзаработать? У бабули свои расходы: керосин для лампы, соль, сахар, спички. Наволочки на подушках прохудились от гусиного пера, конверты с бумагой закончились, как письма дочкам писать? Ещё мечта бабули - платок пуховой себе к зиме купить. Так что на конфеты у нее не разживешься, а самому пойти в город, тоже не с руки. Семь километров не близкое расстояние для мальчонки.
      -Надо все таки сидеть и полоть сорняки на грядках, урожай будет лучше!
      Но мысли о городе не покидали меня.
      А еще там, в городе промтоварный магазин есть. Тазы эмалированные (бабушка говорила - «малированые»), оцинкованные ведра, инструмент всякий для хозяйства. А вои и игрушки на полке лежат: пупсики разные, мячики, скакалки, металлические машинки (пласмасовыми тогда  выпускались только мыльницы).

      Автобусы из деревни в город не ходят. Есть городская летучка с Селезней для  наемных работников, но и она на поднятую руку может  не остановиться. Вот стыдуха то тогда какая будет! Ты окажешься вдруг в дураках, как бы лишним, попрашайкой.
     -Ну уж нет, я что сам пешком до города не дойду? Лучше вообще не буду «голосовать» на дороге, а спокойно за час пройду этих семь злосчастных  километров: два по сосновому бору - до Узвоза  и пять по круглому булыжному тракту - до Велижа.
      Пылит большак под моими  детскими босыми ногами, идут длинные километры. Это бабушка сжалилась над внуком и отпустила меня  в город к сестрам двоюродным Вере и Гале. Там, если хорошо попросить, и лодку можно одолжить у родственников  и на велосипеде покататься.   А вот если повезет, то и  на рыбалку кто-нибудь возьмет. Кстати о рыбалке: 

      По разговорам стариков Западная Двина до войны всегда была богата  разнообразной рыбой.
     «Это война всё испоганила», - говорили старожилы, почему-то умалчивая о химических удобрениях на полях, да отсутствия очистных в городе и окружающих его поселениях».
      А вот и другие выводы и суждения:
    «В нашей реке  издревле водились и сомы с налимами, и щуки с окунями. А как весело плескались на быстринах жерехи с подуствами!»
   «В ухе у наших предков трепыхалось не лишь бы что, а голавли, язи, лещи... Я вот помню как на заливных лугах в ямках даже птицы, как заправские рыболовы,  выуживали карасей. Бывали случаи, когда забегали в Велижские места и судаки, и лососи с угрями. Мы, мальцами ещё, угрей боялись, называли их змеями. Не часто гадюку в воде увидишь, пошла прочь окаянная! Ну а  плотву с уклейкой, линьков да ершей детворой мы ловила майками» - рассказывали побасенки старцы, таким как я.
      По воспоминаниям опять же старожилов кое-кому доводилось видеть выловленными из Двины и довольно крупные экземпляры рыб: сомы до 2  метров, щуки в 1,5  метров длины и весом до пуда, судаки в 5  кг, лещи до 4-х. Я насчет щук – не верю. Батьке моему лично повезло на донку поймать в 1958 году в районе д. Семичево щуку на пол метра, а ниже по течению (под Узвозом) – головля в 1,5 кг.
      В исторических описаниях данного края я нашел, что наибольший интерес раньше здесь представляли  лососи, которых местные жители называли «Лохами» или «белой рыбой». В основном эта рыба держалась в верхнем течении Двины, но иногда заходила  в среднее и даже нижнее. В прошлые столетия лососи составляли важную статью рыбного промысла рыбаков Двины и поставлялись даже для царского двора.      
     Помню и я свою первую детскую рыбалку. Мне сподручней ей было заниматься не на Двине, а в велижском Черном ручье. Ручей  мне был по колено и там мы с сестрами осторожно, с замиранием сердца, из-под слизких камней вытаскивали один за другим пескарей с вьюнами. У них это получалось лучше, и я как «мужик», в тот момент конечно явно комплексовал.

      А вот  рецепт ухи который  я подслушал у старцев. Сейчас я попытаюсь воспроизвести его на их  же местном жаргоне:
    «Юха гатуецца не проста. Ета таки дылетанты кажуть – бухнув рыбу у ваду, пасалив, паперчив, гарэлки  туды и всё! Смачна есци! Не - не. Вот паслухай. Наибольш смачна юха гатуецца з жэвой рыбины (яршоу, акунёв, шчупаков), можно таксама  з сама але з ляща. Карп, карась и линь для этой калинарии не годятся. Так вот, падрыхтовать усю рыбу от кишок и жабер, пакласци  першими у кацёл  яршов и головы с хвостами других рыбин. Залить увсё это холодной вадою, дадать вычышчыных моркву и цыбулю, пасалить и варить с полчаса. Пасля выбросить хвосты, яршы и головы у канаву и закласти  у кацел акунев. Опять же варить с полчаса,  дадавая  у воду  мелконарезанную бульбу, можна туды и укропу покласть. Посля большими кусками пакласть шчупаков але куски сама, таматной пасты можно кали есць у доме, лаурушки и перцу обязова. Опять жа  минут пятнацать вариць. Да, перад зняццем з агню не забыць залиць в юху гарэлки и разом в катле з юхой затушиць бярозовую галавешку, якая должна  яшчэ тлець. И всё! Пятнадцать минут  дать пастаяць и бярите ложку». 

***

      Приезд матери в Медвежьегорск к отцу положительно повлиял на последнего: батька сразу как бы встрепенулся,  отрекся от мужских компаний, забыв про спиртное,  а положенные экзамены и зачеты сдал на хорошо и отлично.
      -Вот так бы давно Никончук, вот тебе удостоверение об успешном окончании ООКУОСа, - пожимал руку батьке начальник курсов.

      После окончания курсов отец с матерью возвратились назад в Титовку. Родной 61-й стрелковый полк продолжал совершенствовать свою боевую выучку. 1-я стрелковая рота уже заждалась моего родителя. Мать же, выполнив свою воспитательную миссию, с сестрой Лидой днями напролет ходила по грибы и ягоды. Подосиновики жарили сковородами и мариновали ведрами, а вот из черники да морожки варили  вкусное варенье. Вечерами сестры вышивали крестом и гладью вспоминая стихи Пушкина: «… кабы я была царица…».

     Лето в Заполярье  всеми ценится по особому. Романтика. Белые ночи. Электричество можно даже не включать, хотя можно и не выключать, всё равно электросчетчиков нигде нет. Будучи уверенной, что я на Смоленщине у бабушки  нахожусь под присмотром и в надежных руках, мать все же соскучилась по мне и  с нетерпением ждала отпуска отца.
      В конце сентября родители уйдя в отпуск, наконец, приехали за мной в Семечево. Вместе с ними приехала и тетя Лида.  О, ужас, я заросший и чумазый, с босыми ногами гонял по пыльному большаку и, изображая  грузовик, фыркал обветренными губами.  Мои штаны в заплатках были подпоясаны каким то шнурком, а  застиранная майка свисала на выпуск.
      -Боже мой, мама, у него же на ногах  цыпки, - испуганно запричитала  моя мать.
      -Ну-ка посмотрим, а что там у него в голове на волосах прыгает, где там у нас гребешок? - вмешалась тетя Лида.
      На следующий день для меня, да и для всех остальных желающих, была устроена баня. Об этом я расскажу подробнее.

      Баня была построена после войны бабушкиным братом Иваном на месте бывшей военной землянки. Она находилась недалеко от избы в небольшом овражке за большаком. Сложенная из  закопченных черных бревнышек, она напоминала старую лошаденку из худой упряжки. Только заросли плотного бурьяна и крапивы, подпирающие баню со всех сторон, казалось, не давали ей укатится под уклон. Зато воду на мытье таскать было близко, по дну овражка протекал ручей. Топилась баня по черному,  накаляясь от жара нагретых камней и ядовитого дыма. Затем все это проветривалось и  жаждущие до чистоты тела пробирались через крапиву уже голышом, предварительно сложив прямо на одеяльце отдельно своё  грязное и чистое бельишко. Бабы и мужики мылись порознь, я естественно начинал мыться с бабами.
      Чтобы сохранить тепло,  дверь бани наглухо закрывалась, задраивался соломой и единственный оконный  проруб. Становилось темно, тогда запаливали керосиновую лампу. Сидя на непрочно установленной лавке, мать и другие тетки по очереди оттирали меня от накопившейся грязи.  Ещё и с духом я не собрался, но уже всё началось, успевай поворачиваться и главное – крепко-накрепко зажмуривай глаза. Бабуля отскабливала мне ногтями цыпки, тетя Лида драла спину волосяной вехоткой, а тетя Аня мочалила живот. Наконец очередь дошла и до матери. Она намыливала мне голову и приговаривала: вот отмою  от черноты, это чучело. Как я не зажмуривался, а мыло все-таки попало  под веки и глаза от этого у меня полезли на лоб. Из чего же его  варят это вонючее мыло? Отплевываясь от мыла и скользких тел, я чувствовал жуткую  тесноту.  От женщин в бане куда теснее, чем от мужчин, это я понял  сразу. Я пытался вырваться из крепких теткиных рук, орал на всю баню, они же всё продолжали меня по очереди скрести и мочалить. Наконец долгожданное обливание теплой водой, прямо с головы,  и прощальный шлепок по заднице.
      -Ладно, бежи уж там, апосля  побачим отмыли ли мы тебя.
     Казнь закончена, и я пулей вылетаю на свободу, не замечая жгучей крапивы. О чудо! Птичьи трели, запах трав и леса, всё как и было, ничего не изменилось, конец света не наступи! А вот и чистая рубаха со штанами. Надо скорее спрятать свой позор…

      Наступил октябрь, уже и сено заготовлено бабулей, и картошка выкопана, можно и кабана забивать пока гости в хате.
    -Мама, а у бабушки сено какие-то дядьки забирали, приехали машиной и давай его грузить, а бабушка плакала…, - решил я перед отъездом пожалеть бабулю и призвать к справедливости этот мир.
     -Мам, это правда?
     -Правда, правда, кто-то на меня донес, что я кошу траву по лощинам, воронкам да оврагам. Мол колхозное добро прибираю к рукам. Приехали с правления на машине, погрузили и вывезли за деревню весь мой укос, а там и выбросили. Я, правда, вот по вечерам  к этому времени все сено назад перетаскала, корову же без еды не оставишь. Пока молчат, может и пронесет.
      -Так это же самоуправство, вот изверги какие, ты же вдова, а как же тебе в деревне без коровы да кабана прожить?
      -Вот так! И управы на них нет…

     Заготовив бабуле на зиму дров, отец с матерью и со мной уже  спешили на Север. Пока батька стрелковой ротой командует, а вот аттестован уже на начальника штаба батальона. Командир полка полковник Воробьев А.П. верит в него.
      Проезжая  транзитом через Ленинград меня, уже отмытого и чистого сфотографируют на память:
 
      1952 г. Ленинград.  Автор в три с половиной года.




       

     К чему мне теперь готовится? Родину от врагов защищать, или помогать  мировому пролетариату в  борьбе против своих эксплуататоров? 

    

      14 октября 1952 года на XIX съезде ВКП (б) с краткой речью в Москве выступил И. В. Сталин. Тринадцать лет до этого съезды не проводились. Предыдущий съезд - ХVIII (март 1939г.)  очистил партию от врагов и шпионов. А что мы ждем от этого съезда?   Вот  что нам сказал товарищ Сталин:
      «Товарищи!
    Разрешите выразить благодарность от имени нашего съезда всем братским партиям и группам, представители которых почтили наш съезд своим присутствием…доверием…
      Для нас особенно ценно это доверие, которое означает готовность поддержать нашу партию в ее борьбе за светлое будущее народов, в  борьбе против войны, в  борьбе за сохранение мира. Было бы ошибочно думать, что наша партия, ставшая могущественной силой, не нуждается больше в поддержке. Это неверно, наша партия и наша страна всегда нуждаются и будут нуждаться в доверии, в сочувствии и в поддержке братских народов за рубежом. Особенность этой поддержки состоит в том, что всякая поддержка миролюбивых стремлений нашей партии со стороны любой братской партии означает вместе с тем поддержку своего собственного народа в его борьбе за сохранение мира.
      Когда английские рабочие в 1918—1919 годах, во время вооруженного нападения английской буржуазии на Советский Союз, организовали борьбу против войны под лозунгом «Руки прочь от России», то это была поддержка, поддержка прежде всего борьбы своего народа за мир, а потом и поддержка Советского Союза.
      Когда товарищ Торез или товарищ Тольятти заявляют, что их народы не будут воевать против народа Советского Союза, то это есть поддержка, прежде всего, поддержка рабочих и крестьян Франции и Италии, борющихся за мир, а потом и поддержка миролюбивых стремлений Советского Союза. Эта особенность взаимной поддержки объясняется тем, что интересы нашей партии не только не противоречат, а, наоборот, сливаются с интересами миролюбивых народов. Что же касается Советского Союза, то его интересы вообще неотделимы от мира во всем мире.
      Понятно, что наша партия не может оставаться в долгу у братских партий и она сама должна в свою очередь оказывать им поддержку, а также их народам в их борьбе за освобождение, в их борьбе за сохранение мира. Как известно, она именно так и поступает. После взятия власти нашей партией в 1917 году и после того, как партия предприняла реальные меры по ликвидации капиталистического и помещичьего гнета, представители братских партий, восхищаясь отвагой и успехами нашей партии, присвоили ей звание «Ударной бригады» мирового революционного и рабочего движения. Этим они выражали надежду, что успехи «Ударной бригады» облегчат положение народам, томящимся под гнетом капитализма. Я думаю, что наша партия оправдала эти надежды, особенно в период Второй мировой войны, когда Советский Союз, разгромив немецкую и японскую фашистскую тиранию, избавил народы Европы и Азии от угрозы фашистского рабства.
      Конечно, очень трудно было выполнять эту почетную роль, пока «Ударная бригада» была одна-единственная и пока приходилось ей выполнять эту передовую роль почти в одиночестве. Но это было. Теперь — совсем другое дело. Теперь, когда от Китая и Кореи до Чехословакии и Венгрии появились новые «Ударные бригады» в лице народно-демократических стран, — теперь нашей партии легче стало бороться, да и работа пошла веселее.
        Особого внимания заслуживают те коммунистические, демократические или рабоче-крестьянские партии, которые еще не пришли к власти и которые продолжают работать под пятой буржуазных драконовских законов.
        Им, конечно, труднее работать. Однако им не столь трудно работать, как было трудно нам, русским коммунистам, в период царизма, когда малейшее движение вперед объявлялось тягчайшим преступлением. Однако русские коммунисты выстояли, не испугались трудностей и добились победы. То же самое будет с этими партиями.
        Почему все же не столь трудно будет работать этим партиям в сравнении с русскими коммунистами царского периода?
      Потому, во-первых, что они имеют перед глазами такие примеры борьбы и успехов, какие имеются в Советском Союзе и народно-демократических странах. Следовательно, они могут учиться на ошибках и успехах этих стран и тем облегчить свою работу.
     Потому, во-вторых, что сама буржуазия, — главный враг освободительного движения, — стала другой, изменилась серьезным образом, стала более реакционной, потеряла связи с народом и тем ослабила себя. Понятно, что это обстоятельство должно также облегчить работу революционных и демократических партий…
      Понятно, что все эти обстоятельства должны облегчить работу коммунистических и демократических партий, не пришедших еще к власти. Следовательно, есть все основания рассчитывать на успехи и победу братских партий в странах господства капитала…
      Да здравствуют наши братские партии! Путь живут и здравствуют руководители братских партий! Да здравствует мир между народами! Долой поджигателей войны!».

     Мой отец коммунист. Он, хлебнувший украинский голодомор 30-х и войну 41-45 гг., свято верит в  идеалы коммунизма, ненавидит капиталистов. Слёзы льются  у него по щекам от обиды, когда он слушает речи Сталина по радио.
      - Мы вам ещё покажем, где раки зимуют!

( далее )