Терехов В.В. Записки ракетчика, ч.6

       Прошло около часа, когда на позицию въехал «уазик», два БАТа и ИМР (инженерная машина разграждения).  Из «уазика» вышел Крахмалец. Мы поздоровались и пошли к пусковым. За это время солдаты дивизиона немного очистили колеса пусковых от грязи. Витя обсудил ситуацию со своими подчиненными.
     Через несколько минут два БАТа и ИМР прицепили «цугом» к пусковой. Командовал лично Крахмалец. Через несколько минут одну пусковую вытащили на сухое место, и я сам поставил её в «карман». Со второй пришлось повозиться чуть дольше, но вскоре и она благополучно выехала на сухое, а ещё через несколько минут она тоже стояла в своем «кармане».
     Установленным порядком доложили о занятии готовности, затем я доложил командиру дивизии о ситуации в первом дивизионе и сказал, что останусь на позиции, пока не проверю все, что касается занятия боевой готовности. Ещё через час в дивизион прибыла группа офицеров управления полка.
     Мы проверили все, что можно: документы, организацию дежурства, охрану и другие вопросы, влияющие на боевую готовность. Недостатки, естественно, были, но не так много.
     Ни о каком сне мы, естественно, не думали. А вот Новокрещенов спал. Он появился в столовой часов в восемь, на завтрак, как ни в чем не бывало. Небритый, заспанный, в мятой одежде.
     Я вместе с одним из моих замов пытался у него спросить, почему он загнал машины в болото. Ответ меня поразил. Ни о каких предупреждения на рекогносцировке он, оказывается, не слышал, под роспись до него порядок следования агрегатов не доводили. А то, что я его вчера отстранил, незаконно. Он командовал дивизионом правильно.
     Разговаривать дальше было бесполезно. Я вызвал начальника штаба дивизиона и при Новокрещенове поставил задачу: контролировать каждый его шаг. И, если вдруг, он отдаст приказ, выполнение которого повлияет на выполнение боевой задачи или, более того, на жизнь людей, немедленно докладывать мне лично.  Впрочем, Новокрещенова это нисколько не смутило.
     Я курил на улице, когда с въездного КПП доложили о прибытии генерала. Я пошел его встречать.
    Рассказ генералу был более подробный, чем это описание. Он задавал много вопросов, выслушивал внимательно, многие вещи просил повторить более подробно. Эта беседа длилась более полутора часов. Затем генерал попросил провести его по позиции и рассказать про агрегаты. Следы от застрявших пусковых он осмотрел очень внимательно. На этом месте я попросил его ходатайствовать о поощрении моего друга Вити Крахмальца и его подчиненных. Генерал спросил, а как я думаю наказать командира дивизиона. Я подумал несколько секунд и сказал, что пока не знаю, надо разобраться и посоветоваться с заместителями.
Меня тогда не сняли с должности. Более того, я даже взыскания не получил. А меньше, чем через год я был в Москве, в академии.
     
Солдатская столовая
     1988 год начался хорошо. Позади остались обучение на полигоне, получение и перевозка техники из Мирного в Тагил, подготовка и постановка на боевое дежурство. А еще были проверка ГИМО летом 1987 года и учения осенью. И мы с этим, несмотря на все сложности, объективные и субъективные, справились. Конечно, если бы объективные трудности еще не усиливала «помощь» от разных начальников, было бы лучше.
     Любой маленький начальник из вышестоящей структуры, от дивизии и выше, который приезжал в полк, считал своим долгом найти как можно больше недостатков и обвинить в их наличии офицеров полка. А потом начальник этого начальника устраивал разнос, обвиняя нас во всех смертных грехах. Причем иногда недостатки, что называется, «высасывались из пальца».
      Какое значение для боевой готовности имеет, например, цвет, в который окрашены здания? Да, в соответствующих документах было определено, что здания должны быть окрашены в «лимонный цвет». Какой, извините, «дурак» придумал такое обозначение цвета, я не знаю. Но даже в те далекие времена, когда «достать» (а не «купить», так тогда говорили и делали) лимоны было сложно, я знал, что лимоны могут отличаться по цвету в зависимости от места произрастания. Знал ли это тот, кто писал инструкцию? Не знаю.
     Последнее дело обсуждать действия старшего начальника. Но все здания в полку окрашены в один цвет. А перед этим поверхности стен заштукатурены, где надо и не имеют повреждений. И перекрашивать их только потому, что генерал сказал «вы что, не знаете, что такое «лимонный цвет», это глупость.
     А ведь приходилось перекрашивать. Вот только подчиненные не всегда знали подоплеку. И когда я, собрав командиров, ставил задачу «перекрасить», не ссылаясь на то, что так приказал командующий, меня считали не только самодуром, а, наверное, дураком.
    «Принципы» «занять солдат чем угодно», «мне не надо, чтобы ты работал, главное, чтобы мучился», исповедовали многие начальники. И самое плохое, что, посмотрев на эти действия, некоторые молодые офицеры считали, что это правильно и поступали точно так же. Люди видят, когда их работа нужна, а когда то, что они делают, это просто пустая трата времени.
     Перекраска стен, переделка плакатов в учебных корпусах, да еще когда старые плакаты просто выбрасывают, не способствовали созданию нормального настроения в коллективе и формированию уважительного отношения к таким начальникам.
    А начальников было много. И чем он меньше, тем, зачастую, более назойливый и зловредный (хотелось бы написать другое слово «го…нистый», но «природная скромность» не позволяет). И после каждого такого посещения составлялись «Планы устранения недостатков». Нет «плана», значит ты вообще ничего не делаешь. И это тоже было «веление времени». И вот, вместо того, чтобы готовить людей к работе на новой технике, заниматься боевой подготовкой, да, в конце концов, просто отдыхать в выходной день, мы «устраняли недостатки», перекрашивали стены, переделывали стенды в классах и т.д. и т.п.
     Солдатская столовая была одним из тех объектов, состояние которого существенно влияло на боевую готовность. Солдат должен быть здоров, сыт, обут, одет и обучен. Не знаю, кто это сказал, но это истина в первой инстанции.

Фото 39.Главнокомандующий РВСН генерал армии Максимов Юрий Павлович у меня в полку.

        Когда ко мне в полк приехал Главнокомандующий ракетными войсками стратегического назначения генерал армии Юрий Павлович Максимов, он посетил солдатскую столовую. И все бы было нормально, если бы зам. по тылу полка не положил на столы новую посуду. У нас и старая была из нержавейки, и мыли посуду хорошо. А тут, показуха.
      Я тоже был шокирован этой показухой. Зам. по тылу не советовался со мной и решение выставить новую посуду принял сам. Я ждал, честно говоря, «разноса». Но не дело Главкома устраивать разнос командиру полка. И того, что я «показушник», он, конечно, не сказал. Но впечатление о полку было испорчено. И что бы ни пытался «промямлить» мой зам. по тылу подполковник Востриков про «плановую замену», это все был «детский лепет».
      Я потом спросил его: «Виктор Васильевич, зачем?», но тоже внятного ответа не получил.
      Долго мне потом вспоминали эту новую посуду.

     Если не было учений, дежурства или выезда в поле, мой рабочий день начинался и заканчивался в солдатской столовой. В полк я приезжал в семь сорок пять – семь пятьдесят. Получив доклад от дежурного по полку сразу шел в солдатскую столовую. Встречал меня дежурный по столовой, прапорщик, обязательно в белоснежном кителе с повязкой и в колпаке. Все было идеально выглажено и накрахмалено.
    За этим строго следил командир взвода материального обеспечения (чаще мы говорили «хозвзвода», что было сокращением от «хозяйственный взвод») старший прапорщик Василий Евграфович Шеметов. Мужик он был, действительно, хозяйственный. У него и в казарме, и в столовых все работало. И если надо было что-то сделать, то надо было сразу к нему. У него и станок сверлильный, и сварка, и еще много всего. А, главное, голова у него была светлая, а руки «росли из плеч».
     Оглядев обеденный зал, взяв в руки пару тарелок, вилок и ложек на предмет качества помывки, я шел на кухню. Там уже ждал дежурный повар с тарелкой, на которой было пара ложек гарнира и небольшой кусок мяса. Я все это дело съедал, потом выпивал немного чая, и только после этого здоровался с поваром за руку.
     В обед и вечером процедура повторялась: опять снятие пробы, компот или чай. И каждый день, обязательно, запись в «Журнале по контролю за качеством приготовления пищи»
     Редко, но бывали случаи, когда приходилось делать замечания. Как правило, замечания касались грязной посуды, холодной еды и не очень сладкого чая. После нескольких посещений, в начале моей службы командиром, прапорщики стали специально добавлять в мой стакан сахар. Когда я об этом узнал, на собрании прапорщиков специально обратил на это внимание. И пообещал, что, если узнаю, вызову его жену и при ней буду спрашивать, почему у солдат чай не сладкий.
     Не могу сказать, что каждый день в столовой все было нормально. Была и пища плохого качества, и чай холодный, и порции маленькие, и дежурный по столовой неопрятно одет. И тогда следовали оргвыводы с виновником и его командирами.
    Некоторые офицеры «стеснялись» пробовать еду в солдатской столовой. Тогда это становилось уже разговором про то, что, если в полку – не так, как дома, тогда лучше не служить в армии. А мы, офицеры, должны жить и служить так, чтобы солдаты были как наши дети, даже если тебе всего двадцать два, я ему уже двадцать.
    В то время только начиналось переоборудование солдатских столовых под «поточный метод и самообслуживание». Раньше первые и вторые блюда заранее выставлялись в специальных бачках на стол. Дежурные по столовой делали это заранее, еда, особенно второе, остывала.
   Не все воспринимали новый метод правильно. Были сторонники, но были и ярые противники, которые говорили, что обед затянется, люди будут стоять на улице (а это в Тагиле, когда зимой «за двадцать» еще не очень холодно).  А, главное, что никто ничего для переоборудования столовых не давал. Надо было самим доставать трубы, сварку, листовой металл и многое другое. Конечно, и солдат надо было готовить к этому нововведению.
    Увы. Политработники в этом не особенно помогали. Для них главным, как правило, было наличие конспектов по политподготовке, да еще вовремя отчитаться о проведенных мероприятиях.
    Но вот, наконец, все было построено. На первый обед со мной пришли все мои замы, командиры дивизионов, офицеры, заступавшие дежурными по полку, и прапорщики, которые заступали дежурными по столовой.
    Не с первого раза, но примерно через неделю все пошло «как по маслу». Я вспомнил, как в лейтенантские годы точно так же принимали специальные формы, в которых сливочное масло, которое солдаты получали на завтрак. А раньше, но тоже в мою бытность, на стол клали триста грамм масла. И солдаты делили его «по- братски», часто кто по моложе – тому поменьше.    
    Наверное, сейчас офицеры, а тем более солдаты, не знают, что такое «дембельский аккорд». А в наше время это был один из главных способов что-то кардинально переделать, переоборудовать, построить. Вот и тогда, ранней весной 1988 года, я решил, что внешний вид солдатской столовой меня не устраивает.
    На совещании с заместителями только замполит отнесся к этой идее, мягко говоря, прохладно. Никогда, и я в этом убедился позднее, для него солдат не был «сыном или братом». У меня руки, увы, так и не дошли до самодеятельности, а он был категорически против этого. И бездельник начальник клуба, и секретарь комитета комсомола полка занимались только бумагами.
     Был один человек в партполитаппарате, к которому я относился нормально. Секретарь парткома полка майор Варченко Георгий Федорович дежурил со мной в расчете на КП полка. Мы с ним много говорили, про службу, про жизнь, про семью и солдат. И он не только говорил, он и делал все правильно.
    Задача зам. по тылу и главному инженеру полка была поставлена: достать все, что надо. А я в ближайшую субботу после обеда собрал в клубе увольняемых. На это собрание со мной, кроме зам. по тылу, пришли командиры дивизионов и тыловых подразделений. Сейчас уже не вспомнить, что я говорил. Наверное, про долг перед Родиной, про нашу нелегкую жизнь (а большинство из них прошло полигон, постановку на дежурство, комиссии, выходы в поле и учения). Конечно, была и дедовщина. Но, скажу честно, призыв весны 1986 года не доставлял в этом плане много хлопот.
    Когда заговорил про «дембельский аккорд», по залу прошел легкий шум. Надо сказать, что до этого я никогда таких больших мероприятий с «аккордом» не устраивал. Рассказал, что хочу, чтобы они оставили после себя память не только, как люди, поставившие на дежурство «ПЕРВЫЙ» полк «ТОПОЛЕЙ».
    Сказал, что они знают, что в столовой я бываю не реже, чем на КП полка. И что мне не нравится, как она выглядит. Рассказал, что в 1980 году я, тогда еще командир батареи, участвовал в таком мероприятии. И предложил свой план переделки: сделать капитальный ремонт в кухне, подсобных помещениях, а, главное, в зале. И я рассказал о том, как я вижу новую столовую. Эта картина вызвала такой шум, что было неясно, хорошо ли я думаю, или это несбыточная фантазия.
   На мое предложение высказываться сразу нашлось несколько человек. Они сказали, что руки есть, но кроме рук еще много чего надо. Тогда я предложил сразу, «не отходя от кассы» создать комитет по реконструкции. И, чтобы не снимать с себя ответственности, сказал, что главой комитета буду я, а заместителями, кроме зам. по тылу, будут два солдата.  
    План, а вот тут это был очень важный документ, разработали за неделю. А приложением к плану были картинки, репродукции известных картин, и рисунки всех помещений.  Я был инициатором, но даже у меня эти рисунки вызвали удивление. Наконец наша комиссия утвердила окончательный план, список участников и работа началась. Как доставали трубы, цемент, краску и прочее, сейчас уже и не вспомнить. Среди увольняемых весной не нашлось художников. Зато они порекомендовали парня, который помогал многим оформлять «дембельские альбомы». А такая рекомендация дорогого стоила.
    С энтузиазмом отнесся в ремонту Шеметов. Василий Евграфович лично занимался не только организацией, но и сам, своими руками делал многие вещи. Оборудование бассейна с водопадом в центре обеденного зала его особенно интересовало.
    Солдаты каждый день приходили в столовую, с пониманием относились к неудобствам и смотрели, что изменилось.  
   В полку, кроме моих, были еще люди и техника одного из подразделений, непосредственно подчиненных командиру дивизии. Не скажу, чтобы известие об их размещении вызвало у меня радость. Лишние люди, лишние хлопоты. Мне пришлось уплотнить свои подразделения, отдать часть хранилищ для техники. Стали чаще ездить офицеры управления дивизии, в том числе и зам. командира. Но с начальством не спорят. Возглавлял это подразделение Юрий Михайлович Любенецкий. Мы с ним были давно знакомы – командир группы у меня в дивизионе, толковый мужик. Не скажу, чтобы сразу во всем сработались, но иначе было нельзя.  И солдаты его знали, что мы давно знакомы, и естественно, подчинялись моим требованиям.
    Однажды ко мне в кабинет дежурный по полку привел группу солдат. Один из них, спросив разрешения обратиться и представившись сказал, что они от Любенецкого и тоже хотят принять участие в ремонте столовой. Они тоже увольняются и тоже хотят участвовать в «аккорде». Принимать решение за чужих людей я, естественно, не мог, но сказал, что переговорю с Юрием Михайловичем. А им предложил, чтобы переговорили с командиром, и, недели через две, когда будет готов бассейн, организовали рыбалку в небольшом пруду за казармами и наловили живых рыбок.
     Не помню, делали солдаты Любенецкого что-нибудь в столовой, или нет, но, когда было назначено торжественное открытие столовой после ремонта, его солдаты принесли в ведре несколько живых рыбок. Рыбки были выпущены в воду и, я точно помню, до моего отъезда из полка, еще четыре месяца плавали и радовали глаз каждого, кто приходил в столовую.
     Наверное, у кого-нибудь остались фотографии. А то, что они были, я знаю. Жаль, что у меня их нет.  
     В назначенный день, на обед в столовую пришли все, кто работал по благоустройству. Все увольняемые были в парадной форме. И их внешний вид вполне соответствовал тому, что они сделали.
     Сквозь вымытые окна и струящуюся с потолка до пола нейлоновую тюль в зал попадали лучи солнечного света. Под этими лучами на большой стене шикарно смотрелась репродукция с картины известного французского художника «Подсолнухи». На другой стене была еще одна репродукция русского художника. Идеально побеленный потолок и чисто вымытый пол дополняли блеска и света. На колоннах, поддерживавших потолок, висели кашпо с цветами. Их было так много, что колонны стали похожи на цветочные клумбы. Блестели сталью поручни ограждения, стойки для размещения закусок, компота и другой еды. Горкой стояли новенькие подносы. И посуду поставили новую, тут она была более уместна, чем при посещении Главкома. А шикарный запах борща и котлет ещё более подчеркивал торжественность момента.
      Но венцом всего был бассейн. Конечно, пришлось «украсть» три квадратных метра площади зала, но это того стоило. На одной стороне огороженного стенкой высотой в полметра овала размещалась небольшая горка, с которой по камням стекала вода. А в бассейне плавали живые рыбки, те, что принесли ребята Любенецкого. Рыбок запустили за час до обеда, так, что до этого их никто не видел. Увольняемые не принимали участия в уборке зала. Этим после завтрака занялся усиленный наряд. А увольняемые в это время мылись в специально подготовленной для них бане. Поэтому они с интересом ходили между столами по залу и оглядывали свое «творение».
      Наконец я предложил им сесть за специальный стол. Обед им подали, как в ресторане одетые в белые кителя и колпаки солдаты из наряда.  
     Столовая заполнилась солдатами первого и второго дивизионов, пришедшими на обед. Они с удивлением оглядывали зал, уделяя особое внимание бассейну.
     Я принес документы на увольнение. Было сказано много хороших слов в адрес тех, кто создал это великолепие. Их благодарили и солдаты, и офицеры.
     Все присутствующие офицеры тоже пообедали в солдатской столовой. А после обеда увольняемые сели в автобус, который стоял у столовой и поехали в Тагил, на вокзал.
     Неоднократно, заступая дежурным по академии, я ходил в солдатскую столовую.  Нет, сравнивать было нечего. Моя столовая была лучше. Такой она и осталась в моей памяти.   
 

Военный приз
     Дети военных всегда отличились от других детей. Жизнь в военных городках, постоянное соприкосновение с солдатами, с техникой, с понятиями «тревога», «учения», «полеты» накладывают отпечаток на все стороны жизни. И, в первую очередь, это дисциплинирует детей. А военная форма? Это только для гражданских, и не только детей, слова «погоны», «эмблемы», «портупея», «кобура» являются чем-то непонятным и странным. А любой сын офицера считал за честь прикрепить на свой берет отцовскую кокарду со старой фуражки. А если на пальто или куртку удавалось закрепить погоны, счастью не было предела.

Фото 40. 305 рп. Виталик и я возле памятника

    Даже поощрения были особенными. Я не знаю, с чего это началось. Но если маленького сына надо было похвалить, этот было очень просто. Достаточно было сказать: «Виталик, военный приз». Он бежал в коридор, надевал свой берет с кокардой, становился по стойке «смирно», прикладывал руку к берету и отвечал: «Служу Советскому Союзу». Он знал, что «к пустой голове рука не прикладывается». И не надо было конфет или пирожного. Лучшего поощрения для него не было.

Фото 41 Возле памятника

      В 1980 году я первый раз взял сына в полк. Это было 9 мая. В полку на постаменте стоял танк Т34, а еще открыли памятник неизвестному солдату. Надо ли говорить, что фотографии возле памятников были для него особенно памятны. А когда в казарме моей батареи дневальный скомандовал «смирно», Виталик остановился, приложил руку к берету с кокардой и не опускал, пока дежурный не закончил доклад, а я не подал команду «вольно». И проходя мимо дневального тоже поприветствовал его, чем привел в восторг всю батарею. «А сын у Вас, товарищ капитан, службу знает», - отметили солдаты, с уважением пожимая ему руку.
Несколько раз, уже будучи командиром полка, я брал Виталика на стрельбище. Не знаю, где он научился, но уже в первый раз я увидел, что стреляет он отлично. Я очень любил стрелять из автомата. Когда стреляли солдаты, я брал автомат у того, кто отстрелял на двойку. И Виталику, после того, как увидел его отличную стрельбу, тоже брал «двоечный» автомат. Солдаты тогда стреляли очень редко. Естественно, что, стреляя два раза в год, научиться ничему нельзя. Я же приезжал на каждые стрельбы, и сделал вывод, что, как правило, все автоматы пристреляны хорошо.

 

 Фото 42. На стрельбище
   

 Виталик знал, как себя вести на огневом рубеже. Но, для страховки, я ставил около него офицера. Сначала мы выполняли обычное упражнение: десять патронов, три появляющиеся мишени, стрельба из положения лежа, автоматическая, короткими очередями. Для выполнения на «отлично» обычно хватало 6-7 патронов. «Двоечники», из чьих автоматов мы стреляли, стояли невдалеке. После выполнения упражнения мы подходили к ним и спрашивали, кто же виноват: автомат или стрелок. А еще я иногда солдатам говорил: «Вот так вас мальчишка «причесал», а лет ему всего четырнадцать, и стреляет не чаще, чем вы».
     А после того, как все отстрелялись, мы с Виталиком устраивали соревнование. Заряжали по полному магазину и стреляли на скорость, кто больше «положит» мишеней. Это вызывало живой интерес у офицеров и солдат. А иногда, после стрельбы мне говорили: «Да, товарищ подполковник, «причесал» Вас сын!» Я никогда не поддавался, все было по-честному, а побеждали мы, примерно поровну.
     Однажды, в субботу, я взял в полк Виталика и Лену. Суббота – парково-хозяйственный день. И в этот день я, обычно, обходил все казармы, столовые, медпункт, парк и подсобное хозяйство.  Виталику, как неоднократно бывавшему в полку, я поручил показать Лене все, что она захочет. Где они ходили, что смотрели – я не знаю. Подошло время обеда. Надо сказать, что в то время мы приготовления пищи в офицерской столовой получали мясо кур. Первое ребята съели. А вот со вторым вышел конфуз. Ребятам, как и мне, принесли куриные ножки. Эти куски считались самыми лучшими. Но дети ножки и дома не ели, они любили только белое мясо. И ни Виталик, ни Лена есть их не стали, как я не уговаривал. Конечно, надо было сразу забрать мясо и оставить один гарнир. Так и унесли тарелки с целыми несъеденными ножками. Что потом говорили обо мне и детях, представить трудно.
      Однажды летом 1988 года, в воскресенье, в полк приехали дети наших офицеров и прапорщиков. Это мероприятие я готовил очень серьезно.
     Несмотря на то, что техника у нас была, естественно, секретная, многие жители городка видели все наши «секреты». Маршрут полка, при выезде на учения или на дежурство в поле, проходил мимо городка. Время выезда, с точностью до получаса, было известно. И жены офицеров и прапорщиков, иногда с детьми, приходили на опушку леса и видели всю колонну.
     Мы долго думали, чем удивить детей. Столовая, казармы, клуб, на плацу несколько офицеров показали приемы рукопашного боя. Конечно, показали автоматы и пистолеты, организовали их разборку и сборку. Но гвоздем программы был лазерный пистолет. Это был стрелковый тренажер, который мы получили незадолго до мероприятия. Конечно, мальчишки видели что-то похожее в кино, но то была фантастика. А когда я сказал, что сейчас мы постреляем, удивились сначала женщины. Но я добавил, что стрелять мы будем из лазерного пистолета. «Да таких не бывает, только в кино», -закричали мальчишки.  «Но у нас же секретное оружие, у нас есть и такие пистолеты», - ответил я и пригласил всех на плац. Там офицеры уже все подготовили: и пистолет в красивой коробке, и мишень.
Это сейчас никого не удивишь лазерной указкой. А в то время верхом совершенства был китайский трехбатареечный фонарик. И когда на мишени, расположенной в пятидесяти метрах, появилась точка, диаметром около сантиметра - лазерный луч от пистолета - все захлопали и закричали «ура». Мои помощники научили ребят целиться и нажимать на спусковой крючок. «Стрельба» продолжалась около часа. Восторг мальчишек и девчонок, особенно тех, кому удавалось попасть в мишень, невозможно описать.
     Наверное, и сейчас офицеры возят своих мальчишек и девчонок в полки, где служат. Так начинаются офицерские династии. Этим сильна наша армия! И победить такую армию никогда и никому не удастся!

Олег
     Уже на первом курсе академии я понял, что офицеры, служившие на «подвижках» и на «63-й», по многим вопросам существенно отличаются от «ОСовцев», тех, кто служил на шахтных комплексах. Если по вопросам знания боевых документов они еще могли «посоревноваться» с нами, то по вопросам повседневной жизнедеятельности любой комбат мог дать сто очков форы даже командиру «ОСовского» полка.
 Не имея, кроме казармы, больше ничего, они понятия не имели о многих вещах, которые нам были отлично знакомы. И сразу курс разделился на две группы: «СПУшники», это два отделения «Ж» и «З», и «ОСовцы»: почти все остальные. Правда, было еще одно отделение: «Эффективщики».
     Это были умные ребята, которые занимались по особой программе, с перспективой научной деятельности в области «эффективности боевого применения БРК». Мы с ними практически не контачили, только на лекциях по общей теории.
     А вот с «ОСовцами» соперничество шло по всем параметрам. Их было больше, но они были разобщены, все сами по себе. А два отделения «СПУшников» всегда были вместе, даже иногда собирались по разным поводам, в том числе и «выпить по сто грамм».
     Когда на втором курсе возникла проблема с классами для самоподготовки, наши два отделения согласились размещаться в одном классе. Таким образом, мы еще лучше узнали друг друга. Мы знали, куда получили назначения наши коллеги. И было несколько случаев, когда офицеры наших отделений попадали в один полк, на одинаковые должности.
    Правда, в Тагильскую дивизию из двух «СПУшных» отделений попал я один. Зато несколько «Осовцев» были назначены на должности заместителей командира полка. И я видел, как они мучаются.  Неумение работать с людьми, даже неумение, как ни странно, командовать, меня поражали.
    Шло время, я получал новые должности, получил и звание подполковника. И вот, через три года после выпуска, я командир полка, мы получили новую технику и полк уже дежурит. Вот мы уже сдали проверку ГИМО, отдежурили в поле, провели ряд учений.
В январе 1988 года внезапно позвонил начальник управления кадров армии и предложил должность дежурного офицера штаба армии. Несмотря на его настойчивость, я не соглашался. Он грозил снять с должности, на что я просто сказал: «Не вы меня назначали, не вам и снимать». Взысканий у меня не было. Правда и отношения с командиром дивизии были не самые добрые. Вроде все делал нормально, не хуже других, а на каждом совещании за что-то получал. Это уже потом я узнал, что про меня писал в ежегодных донесениях замполит полка. Видит Бог, ему это «аукнулось».
     Однажды во вторник, прямо перед обедом, позвонил Владимир Васильевич Ласец. Он был заместителем начальника оперативного отделения дивизии. Очень толковый и порядочный мужик, он не раз мне помогал. И я, как мог, помогал ему. Володя попросил мой «УАЗ». Машина мне до вечера была не нужна, и сразу после обеда я отправил её в дивизию. Сергей Пристинский, очень хороший водитель и замечательный парень, уже несколько раз ездил к Володе.
     Был вторник, день заступления на боевое дежурство. Я принял доклады о готовности к дежурству, зачитал приказ и отправил людей на смену. Обычно после зачитки приказа у меня было минут двадцать свободного времени, когда можно просто перекурить в кабинете, куда я и направлялся с плаца. Шедшего мне навстречу подполковника я, конечно, узнал сразу. Это был Олег Тюрников, из второго «СПУшного» отделения.  Мы обнялись, как старые друзья, хотя в академии были просто знакомы.  
    -Ты что тут делаешь? - спросил Олег.
    -Полком командую, - так же коротко, с улыбкой ответил я, и тоже спросил: - А ты что тут делаешь?
    -Ругаться с тобой приехал, - смеясь сказал Олег.
    Стоять на улице было неудобно, и мы пошли ко мне в кабинет. Все оказалось просто. В полку были слушатели академии, которые проходили войсковую стажировку. Этим вопросом занимался начальник штаба. Оказалось, что какие-то занятия не были проведены. Кабинет начальника штаба полка был рядом, вопрос с занятиями мы решили быстро.
    Оставшись вдвоем я предложил Олегу «принять по сотке». Он не отказался. Но когда увидел, что я наливаю только ему, удивился. Но я сказал, что смена, много работы, а вот в субботу, пожалуй, можно и выпить. Закурили, и Олег без вступления огорошил меня вопросом: «Хочешь преподавателем к нам на кафедру?»
    К такому повороту событий я, естественно, был не готов. А Олег продолжал: «Мне поставили задачу найти командира полка на должность преподавателя, и, по-моему, я уже его нашел». Я ответил, что «мохнатой лапы» у меня нет, отец был простым советским офицером, майором. Но Олег продолжал настойчиво меня агитировать. А когда в разговоре я обмолвился, что мой полк первым заступил дежурить на «чистом «Тополе», настойчивость его усилилась.
     Мне надо было идти на КП, принимать доклады о «смене смен». Решили, что продолжим разговор в субботу вечером у меня дома. С тем и расстались.
    Готовиться к встрече гостей пришлось самостоятельно, Таня в это время была в Подмосковье, на обучении. Ходить по магазинам мне было некогда, да и не было ничего в магазинах нашего городка. Но мир не без добрых людей. У меня в полку начальником инженерно-технической службы работал интересный человек майор Микшин Геннадий Михайлович. В молодости он закончил цирковое училище и был замечательным фокусником. Я иногда использовал его замечательные способности, и тут решил прибегнуть к его помощи. Пригласив его, я объяснил ситуацию. Человек опытный, он сразу сказал, что мне надо соглашаться с предложением, а обеспечение встречи друзей он организует. Я дал ему денег и машину. Что покупать и как выехать из городка, он решил сам. После обеда Геннадий Михайлович доложил, что задание выполнил. Дети, увидев такое изобилие «дефицитов», конечно, удивились. А «дефицитом» в то время было все: и сыр, и колбаса, и масло, и мясо.    
     В назначенное время в квартиру пришел Олег и еще два полковника. Олег, как «старший преподаватель», был руководителем стажировки. А два полковника, преподаватели из академии, приехали вместе с ним. Познакомились, я представил им своих детей и Микшина. Выпили за встречу. Олег еще раз повторил свое предложение. Поговорили и об этом. Конечно, я не особенно верил, что такое возможно, но ребята меня убедили, что попробовать стоит.
      Конечно, не обошлось без фокусов. Когда один из гостей предложил «расписать пулю», Микшин, взяв колоду карт, показал такие фокусы, что ребята были просто поражены. Вечер закончился предложением съездить на неделе в тайгу. Мне надо было проверить, как чистят дороги в районе моих учебных позиций. А невдалеке от маршрута было красивое озеро, вода в котором летом была небесно-голубого цвета.
      В среду съездили и на это озеро. Я поднапрягся и организовал замечательные шашлычки.  Озеро ребятам понравилось, удивились они и тому, что по такому маршруту ходят мои «АПУшки».
      Когда я рассказал Тане о предложении переехать в Москву, она, конечно, не поверила. Прошел март, апрель, начался май.
      8 мая, перед торжественным собранием, посвященным Дню Победы, ко мне подошел заместитель командира дивизии Владимир Николаевич Миронов. Он командовал полком до сентября 1986 года и относился ко мне, в отличии от командира дивизии, хорошо.
     -Ну что, Владимир Витальевич, готовь поляну, - сказал он, поздоровавшись.
     -Через два часа, Владимир Николаевич, сразу после торжественного собрания все будет готово, за праздник выпить – святое дело, - сказал я в ответ.
     -Да ты не знаешь ничего еще? – удивился Миронов.
     -На тебя документы в армию ушли, преподавателем в академию, что, кадровики не сказали?
     Эта новость меня огорошила не меньше, чем предложение Олега в феврале.
     - Так, что, можешь собирать чемоданы, дальше уже все подпишут, все согласованно, а выпить мы с тобой еще успеем, -закончил Миронов и пошел в зал.
    Меня уже не волновало, что поощрением к празднику для меня, в очередной раз, стало не наложение очередного взыскания.
    Переехать из небольшого городка в Москву, эта новость, конечно, обрадовала всех домашних. Конечно, самым сложным вопросом было то, как мы будем жить в Москве без квартиры.   
    В Академию я вошел 1 сентября 1988 года. А квартиру ждал почти семь лет. Но это уже было неважно. И ту нашу встречу мы с Олегом Тюрниковым вспоминаем до сих пор.
   
Миша
     Экзамен (лат. examen; латинское слово, обозначавшее, прежде всего, язычок, стрелку у весов, затем, в переносном значении, оценку, испытание) — итоговая форма оценки знаний. В учебных заведениях проводятся во время экзаменационных сессий.

     Каждому человеку хотя-бы раз в жизни приходилось сдавать экзамен. Естественно, это неоднократно приходилось делать и мне. Но вот я, преподаватель кафедры Тактики РВСН, первый раз оказался на экзамене как сторона, оценивающая знания. И уже на первом экзамене я понял, как это сложно для преподавателя.
     Конечно, можно было сидеть с умным видом, кивать и положиться на старшего преподавателя. И такие случаи в моей практике, как сдающего экзамен, бывали.
     Но, во-первых, меня старшие коллеги сразу предупредили о невозможности такого поведения. А, во-вторых, было интересно оценивать реальные знания слушателей. При этом, естественно, надо было и самому знать материал очень хорошо. Поэтому уже на втором году преподавания я взял за правило перед экзаменом штудировать курс лекций.

Фото 43. Предметно-методическая комиссия СПУ кафедры "Тактика РВСН": полковники Фоломеев Ю.Н., Игнатченко А.П., Лаврищев А.А., Тюрников О.Ю., Терехов В.В.
    

   Конечно, когда экзамен сдавали слушатели, у которых практические занятия вел я, было немного проще. За семестр удавалось узнать каждого достаточно хорошо. И почти всегда оценка, которую получал слушатель на практических занятиях в семестре, совпадала с оценкой, которую человек получал на экзамене. Но бывали случай, когда на экзамене человек показывал очень хорошие знания теории и повышал оценку с хорошей до отличной.
   Когда работаешь с людьми, необходимо знать, как к этому человеку обращаться. Говорить всегда «товарищ сержант» или «товарищ капитан», как минимум, нехорошо. Часто бывает необходимо обратиться по имени-отчеству, а иногда и просто по имени. Когда постоянно работаешь с небольшим коллективом каждый день, запомнить людей удается уже на второй, максимум третий день. В Академии встреча со слушателями на занятиях бывали два, редко три раза в неделю. И надо было выработать систему запоминания. Конечно, всегда можно было заглянуть в журнал, где были записаны фамилия, имя, отчество. Но как угадать «кто есть кто»? И я разработал простую систему.

 Фото 44. Разработка плана учений

При первом знакомстве, когда слушатели представлялись, я записывал простые характерные признаки: рост, очки, усы (хотя усатых было очень мало), волосы и другое, то, что сразу бросалось в глаза. Был, например, один офицер, которого, когда он представлялся, я сразу «назвал» «боцман». Невысокого роста, кряжистый, с резкими чертами лица, немного сутулый, большие ладони с короткими сильными пальцами. Ему надеть тельняшку, широкие брюки, дудку на шею и все.
     Обычно большая часть слушателей относилась к изучению нашей дисциплины очень серьезно.  Тактика - наука о подготовке и ведении боевых действий. А это то, чем каждому приходилось заниматься в течение всей службы в войсках. И хорошие знания были основой удачи в повседневной работе. Были и те, кто относились к учебе с прохладцей. Они использовали два года обучение для того, чтобы отдохнуть от службы в дальних гарнизонах. Такие получали, как правило, тройки по всем дисциплинам. И отправлялись туда, откуда приехали. Да и о повышение по службе после выпуска говорить не приходилось.
     Была и третья, не многочисленная категория слушателей. Таких за глаза называли «блатные», «позвоночные» (от слова «позвонить») и тому подобное. Независимо от того, как они учились, их, после Академии направляли на «теплые» места. Туда, где не надо было думать, не надо было ни за что отвечать, где служба текла монотонно и не напряженно. Как ни странно, такие должности в армии тогда были, да, наверное, есть и сейчас. Про такие назначения наш начальник курса Николай Степанович Комендантов говорил: «На «тройках» далеко от Москвы не уедешь». И уезжали эти ребята какими-нибудь «мэнээс» или «замами» ни за что не отвечающими в ближайшее Подмосковье.
     Одним из таких «позвоночных» был слушатель моего учебного отделения капитан Бурков Михаил Александрович. Уже с первого занятия стало понятно, что учиться он не хочет. Да и внешний вид был соответствующий. Несмотря на то, что к внешнему виду слушателей в Академии предъявлялись очень высокие требования, он был исключением. Брюки не глаженые, китель мятый, рубашка несвежая, погоны на рубашке, наверное, еще с лейтенантских времен. Мои коллеги, которые читали лекции, неоднократно делали ему замечания за сон на занятиях. На практических занятиях спать было невозможно, но его вечно заспанный вид не вызывал к нему положительных эмоций.
      А когда дело дошло до ответов на практических занятиях, все встало «на свои места». Ответы на вопросы почти всегда были нечеткие, зачастую невпопад, так, чтобы преподаватель «отвязался». Ни о какой инициативе говорить не приходилось. Думать он не хотел, читал то, что было в учебниках или методичках, разработанных на кафедре. Рабочая карта у него была худшей на курсе.  Надписи неаккуратные, таблицы начерчены «как курица лапой», значки нанесены с ошибкой по координатам.
     Когда на первом занятии я знакомился со слушателями и назвал его фамилию, он встал не сразу. Я повторил. И только когда командир отделения почти крикнул; «Миша» он, как будто проснулся, потряс головой, будто прогоняя сон, нехотя поднялся и ответил; «Я». И против его фамилии сразу появилась запись «Миша».
     Примерно через месяц я пригласил командира отделения подвести предварительные итоги работы. Мы обсудили работу каждого слушателя. В целом отделение занималось хорошо. Самым слабым был «Миша».
     - Да Вы не беспокойтесь, товарищ полковник, - успокаивал меня командир, - на тройку мы его вытянем, а больше ему и не надо. У него «лапа.
    И он об этом говорит не скрывая, мол вы учитесь, а мне и так хорошо. У него «четверка» редкая оценка, а пятерка только по «физо». Сила есть, а при «лапе» ума не надо».
    Тратить время на бесполезные беседы с «Мишей» я не стал, пусть все будет как будет. Так прошел семестр. На экзамене в зимнюю сессию «Миша» особенно не напрягался и тройку свою получил. Не лучше была успеваемость и в весеннем семестре. Те-же невнятные ответы на занятиях, ужасная карта. Да и на практических занятиях на учебных командных пунктах он, мягко говоря, не блистал.  Незаметно подошло время летней сессии.
   Однажды утром мы с Олегом Тюрниковым готовились к экзамену. Он вышел к руководству кафедры, когда в преподавательскую буквально влетел начальник курса полковник Васильев.
   - Привет, кто принимает экзамен в отделении «Д», - не поздоровавшись, сразу с порога спросил он.
   - Тюрников и я, - так же коротко ответил я.
   - Слушай, поставьте Буркову двойку, замучил он меня, а я Вам бутылку поставлю, сделайте доброе дело.
   И не дожидаясь ответа, не попрощавшись, вышел.
   Через пару минут пришел Олег и я рассказал ему о просьбе Васильева.
  - Это тот Бурков, который еле-еле тройку зимой получил? – спросил Тюрников. - А что, в семестре лучше не стало?
  - Да какой там лучше, вообще ничего не делает, - ответил я.
  - Слушай, а давай и правда поставим два балла, чтоб другим «позвоночным» неповадно было. Только к этому вопросу надо подойти очень серьезно.
  С этими словами Олег взял небольшую брошюрку, которая называлась «Положение об учебном процессе в Академии». В этом документе давались общие рекомендации о проведении экзаменов и определялись критерии выставления оценок. Пролистав несколько страниц Олег начал читать вслух: «Оценка «неудовлетворительно»: наличие грубых ошибок в ответе, непонимание сути излагаемого вопроса, неумение применять знания на практике, неуверенность и неточность ответов на дополнительные и наводящие вопросы.
  - Так, все ясно, - сказал Олег, - а что такое «суть»?
   Я не стал что-то говорить, а достал с книжной полки словарь. Но в орфографическом словаре объяснения мы не нашли. Интернета тогда не было, поэтому стали высказывать мысли вслух. В итоге, пришли к выводу, что это, наверное, самое важное или главное в рассматриваемом вопросе. И еще решили, что раз этого не знаем мы, то уж Миша Бурков точно этого не знает.  С тем и пошли на экзамен.
   Все шло как положено, слушатели брали билеты, готовились, отвечали, получали заслуженные оценки. Только вот записи по каждому ответу, уточнения и дополнительные вопросы мы не сговариваясь записывали в рабочие тетради очень подробно. Слушателей это, впрочем, не удивило. Зашел, наконец, Бурков. Взял карточку с номером билета, получил у меня брошюру с вопросами, прочитал. Я спросил, все ли понятно и предложил готовиться.
Минут через сорок подошла очередь отвечать Буркову. Он разложил на столе рабочую карту и начал отвечать. Мы слушали очень внимательно. Конечно, не поступи нам такая странная просьба, тройку можно было поставить, не задавая вопросов. Но решение было принято. После доклада ответа на первый вопрос Олег спросил: «Владимир Витальевич, у Вас есть вопросы?».
   Я ответил утвердительно. Один вопрос, второй, третий, четвертый.  И если на первый и второй он отвечал пусть не полно, но достаточно быстро, то два последних вызвали затруднение. Потом пошли вопросы от Олега. Становилось жарко. А когда последовал вопрос: «Так в чем, все-таки суть этого явления» - Бурков поплыл. На попытку ответить мы сразу, практически не дослушав, говорили: «Нет, это «цель», а это «задачи», а это «принципы», а это «способы».
   - Достаточно, - остановил дискуссию Олег,- Докладывайте ответ на второй вопрос.
   После ответа на второй вопрос все повторилось, и на вопрос: «В чем же суть…»-опять внятного ответа мы не получили.  
   Сидевшие в аудитории слушатели, как мне показалось, даже отвлеклись от подготовки и с интересом следили за нашей дискуссией.
   Тактическая задача, которая была в третьем вопросе, была решена неважно, и снова толковых ответов на дополнительные вопросы мы не получили.
   - По-моему, достаточно,- сказал, подводя итог Олег. - Товарищ капитан, несмотря на длительный ответ на первый вопрос Вы так и не доложили, в чем СУТЬ этого «процесса». По второму вопросу, несмотря на нашу попытку разобраться, Вы тоже не смогли внятно сказать, в чем СУТЬ… Карта отработана плохо, задача решена не полностью. В соответствии с «Положением об учебном процессе в Академии…, - и Олег показал брошюру, - оценка Вам «неудовлетворительно.
К такому исходу Миша был не готов. Он побелел, пытался что-то сказать, но я вручил ему зачетку, забрал брошюру с вопросами и указал на дверь. Сидевшие в аудитории слушатели тоже были удивлены. «Двойка» по оперативно-тактическим дисциплинам была не то, что редкостью. За два года обучения и десять лет работы преподавателем я не помнил ни одного случая, кроме нашего. Огромное количество практических занятий, учений и полевых занятий позволяли большинству слушателей получить твердые практические и теоретические знания. Но…
    Мы только вошли в преподавательскую, как зазвонил телефон. Олега вызывал заместитель начальника кафедры.
    - Уже доложили, - сказал он, взял портфель и вышел.
    Я вкратце рассказал коллегам об экзамене, не раскрыв, впрочем, первоначального посыла. «Олег решит, расскажем», -подумал я.
    - Ну Вы дали, такого никогда не было. А с другой стороны – заслужил - получи, - сказал, подводя итог Толя Игнатченко.
    Олег пришел минут через тридцать. Из кабинета «замов» он пошел в учебный отдел и так показывал «Положение» и рабочую тетрадь с подробными пояснениями к каждому ответу не только Буркова, но и других слушателей.
    - А у Терехова еще больше, у него и за семестр есть все подробности, - сказал он в заключении беседы с начальником учебного отдела.
    Говорить о радости начальника курса было излишне. Васильев вбежал так же стремительно, как утром. Несмотря на втык от начальника факультета он сиял, - Ребята, спасибо, поставили бестолочь на место.
    На следующий день, после развода, в преподавательскую, спросив разрешения, зашел Бурков. Он доложил, что пересдачу назначили через неделю, спросил, когда можно получить консультацию и на что обратить внимание при подготовке. Такого Буркова я не видел никогда. Он присмирел, перестал улыбаться, даже форма стала выглядеть как будто отглаженной. Получив ответы на свои вопросы, Бурков, спросив разрешения, вышел. Через два дня, на консультации, я спросил, понял ли он за что получил двойку. Аналитика была не лучшей его стороной, и он сказал, что плохо подготовился. Тогда я спросил его, что такое СУТЬ? Этот вопрос был для него еще большей неожиданностью. Пришлось помогать, благо ответ мы уже прочитали в толковом словаре. Но когда я прочитал ему то место в «Положение об организации учебного процесса…» где было написано, за что ставится «двойка», он все равно ничего не понял.
     Прошла неделя, экзамен, естественно, принимали мы с Олегом. Нельзя сказать, что отвечал Бурков намного лучше, но, изрядно попотев, тройку свою он получил.
     Прошел год, слушатели отделения «Д» сдав «госы» и защитив дипломы, разъехались по гарнизонам.
     Той же осенью к нам приехал начальник кафедры Тактики одного из училищ Владимир Петрович Старков. Зашел, естественно, и к нам. Поздоровавшись со всеми, он спросил, не знаем ли мы капитана Буркова. Я сразу ответил, что это слушатель из моего отделения. «Тезка, как же ты за полтора года обучения ничему его не научил. Ты же полком командовал, должен понимать. Ничего, вообще ничего не знает. Даже самостоятельные занятия проводить не могу его направить. Ходит как чучело и все время улыбается, - сказал Старков.
 Все, кто находился в преподавательской, дружно захохотали, чем вызвали его удивление. А когда Олег Тюрников рассказал, как мы ему двойку поставили, Старков тоже засмеялся.
     - Так что, Володя, придется тебе с ним мучиться до самого дембеля, и мы тебе не завидуем.  Давай лучше поднимем по соточке, как говорится, за содружество кафедр, - завершил Олег и пригласил гостя к накрытому столу.


Телефон

Связь является основным средством управления войсками и оружием. Она предназначена для обмена информацией в системах управления войсками и оружием.

      Как далеко шагнула наука. Когда я учился в институте связи, радиосвязь и телефон были главными средствами доведения решения командира. Во время обучения в академии я узнал о многих современных системах боевого управления. Но, тем не менее, общение командира с подчиненными по телефону было, и, я думаю, остается одним из главных способов доведения решения и получения докладов от подчиненных о ходе ведения боевых действий.
      Естественно, существуют определенные правила такого общения. В фильмах о войне мы часто видели, как разговаривают по телефону. Как правило, командиры называли не свое звание и фамилию, а определенный позывной: «товарищ пятый», или просто «седьмой слушает».
      Когда я обучался в академии, на учениях преподаватели обращали внимание на то, как мы отвечаем по телефону. Уже в войсках, когда приходилось пользоваться закрытыми каналами связи, я узнал и правила пользования такими каналами.
      И вот я преподаватель академии. И опять учения. Только теперь я не слушатель. И моя задача обучать офицеров, которые совсем немного моложе меня и занимают должности, на которых и я служил совсем недавно.
      Увы, наверное, время изменило людей. А может быть, за время обучения, слушатели немного отвыкли от воинского порядка?
      Руководил учениями со слушателями полковник, старший преподаватель кафедры, кандидат военных наук и мой друг Олег Юрьевич Тюрников. То, что мелочей в обучении быть не может, я понял сразу. Так учили на командном факультете нас, так обучали и мы.
      А вот слушатели не сразу понимали, что даже по телефону отвечать надо правильно. Естественно, на учебных пунктах управления была имитация различных средств и систем связи.
      Перед началом учения мы проводили занятия со слушателями, на которых, в том числе, обучали правилам использования средств связи.
     Несколько раз, когда Олег Юрьевич звонил по телефону на пункты управления, слушатели, снимая трубку, отвечали: «ДА». После нескольких таких ответов, Олег, практически взбешенный такими ответами, остановил учения и приказал слушателям собраться в большом классе. Он, обычно спокойный и сдержанный, был раздражен. Гневно глядя на слушателей, не сдерживая эмоций, он, имитируя развалившегося в кресле слушателя, показывал, как те отвечали по телефону.   
     Конечно, каждый преподаватель должен быть артистом. Но в этот раз Олег превзошел себя. Свешивавшаяся из угла рта сигарета, правда незажженная, телефонная трубка, которую от держал двумя пальцами, голос тягучий, пренебрежительный, нога на ноге, затем переложенная на стоящий рядом стул. «Да»,-пауза,-«слу-у-ушаю-ю»,-опять пауза,-«ну ЧЁ там у вас», -«га-ва-ри-и-и-те-е-е».
     Тут он резко встал и жестким, резким голосом спросил: «Это что за кафе-шантан на пунктах управления? Или вы в войсках тоже так отвечали своим командирам? Да Вас бы с такими ответами никогда бы в академию не пустили. А тут, преподавателям, значит можно? Еще один такой ответ, и тот, кто так ответит, больше тройки на экзамене не получит. И не думайте, что, как говорил мой начальник курса полковник Комендантов «на тройках далеко от Москвы не уедешь». (По классу прошел смешок.)
     - Я и на распределение могу повлиять.
     После небольшого перекура мы, преподаватели, снова разошлись по пунктам управления. Надо сказать, что на каждом пункте управления кроме телефонов, объединенных в сеть командных пунктов, был телефон внутреннего коммутатора академии. По виду, естественно, он никак не отличался от телефонов пункта управления. Это сыграло с Олегом злую шутку.
      Учения продолжились и, через несколько минут, Олег сказал: «Надо проверить, как прошел «урок».
      Он, не глядя, снял трубку и набрал номер.
      То, что было потом, знали только несколько преподавателей, те, что были в этот момент рядом, в том числе и я. После нескольких гудков в трубке раздался негромкий протяжный ответ: «ДА».
      Олег, не ожидавший такого, аж рот открыл. Несколько секунд он молчал, а потом яростно крикнул: «Что, бля ДА?».
      Такой реакции от Олега никто не ожидал. И вдруг он, посмотрев на телефон, тихонько положил трубку и взял справочник академического коммутатора. Уже на первой странице он, проведя пальцем по нескольким строчкам, нашел нужный номер и негромко сказал: «Титаренко».
      Мы сразу все поняли. Олег взял телефон академического коммутатора. А номер телефона одного из пунктов управления и телефона заместителя начальника академии генерал-лейтенанта Титаренко совпадали. Естественно, второй человек в академии мог позволить себе ответить по телефону: «ДА».
      Долго мы потом вспоминали эту фразу: «Что, бля ДА?».