Терехов В.В. Записки ракетчика, ч.5

        Моя служба началась в Эстонии. И в жилом городке, и на старте был смешанный лес. А одним из требований по обустройству территории в жилых городках было такое: нижняя часть дерева должна быть побелена на высоту порядка метра. И когда комбат поставил мне задачу побелить стволы, я особенно не напрягался. Получил на складе известь, на старте выделил несколько человек для побелки, определил на какую высоту от земли белить. К обеду субботы, а именно тогда проводилась эта работа, все было побелено. В понедельник я доложил комбату, что все деревья побелены. И на старте Александр Михайлович «врезал мне по полной». Оказалось, что березы белить было не нужно, а добросовестные солдаты белили все подряд, как была поставлена задача. Запомнил я это до конца службы.
      Еще одной из армейских традиций по уборке территории были сугробы в жилом городке. Снег нужно было не просто убрать с дорог, но и аккуратно подровнять вертикальную и горизонтальную часть сугроба. Это красиво, но не очень просто и занимает существенное время. Кроме того, на участках, где заканчивается ответственность одного подразделения и начинается ответственность другого, часто возникали конфликты из-за высоты сугроба и расстояния от вертикальной его части до бордюра. И кроме лопат для формирования «армейских сугробов» изготавливались специальные приспособления: деревянные щиты, рамки и прочее. Говорят, что такие сугробы придумали, чтобы занять солдат. Это не так. В нормальном подразделении всегда есть чем занять солдата.
 

Фото 36. «Военный сугроб»

   Нет предела обучению. А сугробы… Это точно не от лукавого.
   Еще одним из приспособлений для уборки территории была метла. Это только кажется просто: наломал веток и привязал к длинной ручке. Но, во-первых, ветки надо не ломать, а срезать, так быстрее и проще.  Во-вторых, надо не просто привязать ветки, а привязать так, чтобы метла не развалилась при первом движении.
   Я уже рассказывал, как правильно вязать веники. И когда меня назначили командиром полка, на одном из первых совещаний я задал вопрос об изготовлении веников командирам дивизионов. Увы, только командир дивизиона боевого обеспечения смог рассказать, как правильно «веники вязать». Я предупредил, что, если увижу солдата, метущего территорию веником «из двух хворостинок», заставлю командира группы под руководством командира дивизиона мести территорию. Надо сказать, что одного предупреждения оказалось достаточно. Веники в подразделениях были хорошими. А вот уборкой территории я уже через месяц командования остался недоволен. Почему месяц понадобился? Наверное, потому, что опыта командования полком не было. И хотя полк не дежурил, работы было много.
   И вот, на одном из совещаний я высказал командирам дивизионов свое недовольство уборкой территории. А на попытки оправдаться тем, что территория большая, а количество солдат, выделяемых для уборки, я же сам и ограничил.
   Сейчас, вспоминая свои дни в бытность командиром полка, я понимаю, что надо было быть жестче, тверже, наверное, решительнее. Увы, с 1985 – 88 года прошло очень много лет.  А, как известно, сослагательного наклонения тут, по определению, быть не может. И с высоты годов даже себя оценивать проще, чем тогда командовать полком.
   Но на том совещании я решительно отверг попытки перевалить все с больной головы командиров, не сумевших организовать уборку, на мою, здоровую, ограничившую количество солдат для уборки. Я приказал командирам завтра выехать в полк к подъему. Мол, сами все посмотрим. Конечно, я рассчитывал, что командиры отдадут распоряжение утром делать все, как надо, и территорию убрать быстро и качественно. Но мой расчет был не на это. Вечером я прошел по дороге, идущей от центрального перекрестка к боевой позиции и посчитал количество бетонных плит, уложенных на этом участке. Это была территория четвертого дивизиона. Я разделил эту территорию на пять участков. Сделать это было несложно, дорога была выложена бетонными плитами.  
     Наутро, по дороге в полк, я приказал командирам дивизионов и тыловых подразделений лично привести к перекрестку по два солдата, прослуживших по году. Командиры недоумевали, но…
    Когда все собрались, я отвел солдат на несколько шагов от командиров. Так, чтобы офицеры меня не слышали я сказал, что те двое, кто первыми уберет свою территорию, получат благодарственное письмо родителям и будут уволены, при хорошей службе, в числе первых. Конечно, это была маленькая хитрость, но она была оправдана.
    Определив каждой команде территорию для уборки, я дал команду к началу и засек время.
    Конечно, материальный стимул и в армии никто не отменял. Когда территория была убрана, я поощрил солдат, а командиров пригласил в кабинет. Дежурный по полку ночью организовал подсчет площади на территории каждого подразделения. Несложные расчеты показали, сколько человек нужно для уборки территории каждого подразделения за время, отведенное для зарядки. Взяв поправку на мою хитрость прибавил еще несколько человек и число уборщиков ещё уменьшилось, по сравнению с ранее определенными.
    Возмущаться командиры, естественно, не могли, но невнятное бормотание я слышал, когда они спускались по лестнице. А на утреннем разводе я представил личному составу полка победителей и рассказал, какое они получат поощрение. Надо сказать, что территорию стали убирать быстрее. Командиры подразделений предупредили своих офицеров, что, если они не могут организовать уборку территория солдатами, будут вспоминать курсантские годы и убирать территорию сами. А солдатам скажем, что это и соревнование, и личный пример. «Делай, как я» - это не только про боевую работу, но и про территорию тоже.
    Уже будучи преподавателем, заступая в наряд дежурным по академии, мне приходилось организовывать уборку территории академии. И тогда я сделал простой вывод, что «чем ближе к «центру» тем большее «бревно в своем глазу не видят». Если бы у меня в полку так убирали территорию, я бы, во-первых, сам от стыда провалился, а, во-вторых, начальство бы меня по головке не погладило. Веники в «батарее обеспечения учебного процесса» были «из двух хворостинок», а командир батареи на мои вопросы усмехнулся и махнул рукой. Более-менее убирали ту территорию, по которой ходило начальство. А в «дальних углах», куда меня, по привычке, «заносила» должность «дежурного по академии» была такая грязь, что смотреть страшно. Я после первого дежурства рассказал об этом некоторым офицерам. Реакция была разная. Но в целом все сводилось к тому, что командиры батарей в академии очень далеки от войск, попадают на эту должность, как говорится «по блату». И отношение к службе у них соответствующее. А ещё была такая мысль, что «за сутки службу в академии наладить, как и развалить, нельзя». Поэтому, для многих наряд представлял три важных мероприятия: доклад начальнику академии о принятии дежурства, встреча начальника академии утром и доклад о сдаче дежурства. А между этим, особенно когда не стало караула, формальное хождение по академии и ожидание смены.
     А территория ни хуже, ни лучше за сутки не станет. Понятно, что далеко не все так думали, но…
    А в полку, после смены с наряда дежурного по полку, приезжал домой, что-нибудь съедал на ужин и …спать. И так большинство офицеров. Непозволительно было в наряде отдыхать. А территория была побольше, чем в академии, да и сугробы всегда были «прямоугольные».

Показные занятия
     Что такое показные занятия, знает любой офицер, который служил в полку. Обычно они проводились перед началом каждого учебного полугодия для того, чтобы обучаемые, чаще всего офицеры категории от командира батареи и выше могли правильно проводить те или иные мероприятия. Будучи командиром полка мне довелось проводить такие занятия для командиров полков Оренбургской ракетной армии. Сборы проводил командующий генерал лейтенант Чичеватов Николай Максимович, а подготовкой учебных точек занимался его заместитель генерал майор  Валынкин Игорь Николаевич. В отличие от командующего, он был человек спокойный, сдержанный, очень толковый и грамотный. За то время, что мне довелось работать с этим замечательным человеком, я очень многому от него научился, а он мне очень здорово помогал, особенно в 1987 году, в то время, когда нас проверяла ГИМО (проверка Главной Инспекции Министра Обороны – высший проверяющий орган в Вооруженных силах СССР).
     А эти показные занятия командующий проводил в октябре – ноябре 1987 года, перед началом нового учебного года. У меня в полку было много учебных точек. Подготовка к проведению таких занятий была хорошим подспорьем всем командирам. Ведь если ты проводишь показные занятия, значит люди, которые в этом участвуют, получают хорошую практику выполнения этих тактических приемов. Готовится также техника, учебные места в классах или на местности. Потом мы через эти учебные точки пропускали своих офицеров. Конечно, все надо было делать по «высшему разряду», поэтому тренировки проводились до автоматизма, чтобы каждый, кто показывает, был отлично обучен и имел прекрасный внешний вид. Так было и в этот раз. На первом подготовительном совещании Валанкин доработал и утвердил наш план подготовки. Затем прошли и проехали по каждому учебному месту в классах и на местности, обговорили все тонкости и начали готовиться. Одной из учебных точек, которые мне предстояло подготовить, было занятие по эвакуации поврежденной на марше техники. Вроде ничего сложного. Поврежденная машина стоит на обочине, из колонны полка подходит техническое обеспечение марша, цепляет на жесткий буксир и транспортирует в установленное для ремонта место. Главное, чтобы все участники действовали правильно, быстро и без нарушения мер безопасности. Мы определили, что показывать эти действия будут офицеры и солдаты первого дивизиона. Уже с первого занятия я и другие офицеры требовал, чтобы всё, начиная от одежды и до последнего приспособления имело образцовый внешний вид. Примерно через неделю тренировок получилось хорошо, так, что это даже понравилось генералу Валынкину. Он похвалил всех, дал один день на отдых и сказал, что, если так покажем, командующему понравится.
     И вот настал день показа. Обучаемые офицеры построились в установленном месте. Напротив, строем на стойках были вывешены плакаты. Руководитель занятия доложил о готовности и по указанию Валынкина начал доклад.
     Командующего не было. Это во многом упростило ход занятия. Обычно «угодить» Чичеватову было очень сложно. Фраза «я не знаю как, но вы сделайте правильно» им не употреблялась, но по сути было именно так. «Здания должны быть выкрашены в лимонный цвет. Вы что, лимонов не видели?» И мы перекрашивали здания по несколько раз в год. Прикладывали к покрашенным стенам картинки лимонов, но все равно это было не то.
    Закончив теоретическую часть, руководитель занятия дал команду начать практический показ. С горки спустилась машина и в установленном месте остановилась. Старший и водитель вышли из машины. Личный состав, следовавший в кунге, по команде старшего занял круговую оборону. Водитель открыл капот, проимитировал осмотр и доложил о неисправности. Старший по рации связался с руководителем марша (а его рация стояла возле нас) и получил команду ждать эвакуатор. Одновременно была дана команда на прибытие эвакуатора. Эта машина стояла в парке моего полка, в километре от места проведения занятия. Прошло несколько минут и со стороны полка к нам повернула машина. В связи с показными занятиями движение на этом участке дороги было перекрыто, но машина была не та, что на тренировке. Бортовой ЗИЛ-131 на большой скорости преодолел расстояние от поворота до «поврежденной» машины, лихо сманеврировал и стал в пяти метрах впереди неё.   Из кабины выскочил начальник автослужбы первого дивизиона лейтенант Подобед. Он был в брюках навыпуск и грязной солдатской техничке. Шапка, когда он спрыгивал, слетела с головы, но он поднимать её не стал. Засунув два пальца в рот, он лихо свистнул.  Из кузова вылетела труба со скобами на концах – так называемый жесткий буксир, а следом выпрыгнули два солдата. Они схватили приспособление, надели один конец на крюк переднего бампера поврежденной машины и крикнули: «Готово». Лейтенант Подобед, стоя сбоку от машины громко крикнул водителю: «Давай назад» и руками показывал, как ехать. Через пару секунд передняя скоба буксира попала в фаркоп, снова раздался крик лейтенанта «стой». Он подскочил к фаркопу, захлопнул скобу, зафискировал её контрольным стопором, скомандовал: «По местам», заскочил в кабину, по пути подняв свою шапку, и сцепка медленно тронулась с места и через пятьдесят метров свернула в сторону автодрома. В течении нескольких секунд, пока продолжалось это действо, среди руководителей занятия и обучаемых стояла гробовая тишина, а когда машина скрылась, раздался оглушительный смех. Через минуту Валынкин, сам от души посмеявшийся, поднял руку, остановил всеобщее веселье и, обращаясь ко мне спросил: «Это ты специально показал, как у тебя в полку эвакуируют? Хорошо, командующий этого не видел. - Все опять засмеялись. -А ведь быстро управились, и меры безопасности не нарушили.» Ну, а теперь разберись, что случилось и покажи, как надо».
     Как оказалось, у водителя «показной машины» «схватило живот», визит - эффект сработал, и лейтенант, «дабы не сорвать занятия», схватил первую попавшую машину, двух своих подчиненных и решил все сделать сам.
    Когда я приехал в полк, резервный водитель уже был готов, машина вышла и обучаемым показали все, как надо: с флажками, с «показными командами», с прикладыванием руки к головному убору и словами: «Товарищ рядовой, приказываю начать движение». Не знаю, доложил Валынкин командующему про это занятие или нет, но в конце дня на подведении итогов втык я не получил, правда и благодарности тоже не было. Но, как говорится, «лучшее поощрение - это не наложение очередного взыскания».

Проверка охраны
     1987 год был наиболее трудным в моей армейской службе. С первых дней января мы готовились к заступлению на боевое дежурство. 28 апреля 1987 года этот торжественный момент наступил: полк заступил на боевое дежурство. Но легче не стало, последовала подготовка к проверке ГИМО. Немного облегчило положение дел то, что за неделю до начала проверки полк вывели на плановое боевое дежурство на учебные полевые позиции. Поэтому проверке по некоторым видам боевой подготовки подлежали только свободные от дежурства офицеры управления полка и тыловые подразделения. А на полевых позициях проверяли только боевое дежурство. Конечно, всегда можно накопать недостатки, но проверяющих больше интересовали вид новой техники, внешний вид солдат, вопросы охраны и состояние техники. Да и ездили они на полевые позиции крайне редко. Правда был момент, который мог испортить всю картину. Это выход в поле тыловых подразделений. Все офицеры управления основное внимание сосредоточили на подготовке и организации выхода в поле тыловиков. Приходилось решать много вопросов, начиная от внешнего вида личного состава и до восстановления поврежденной техники.
Учитывая богатый личный опыт, на время проверки я переселился в полк, благо, мест в офицерской гостинице было много. Было около 12 ночи, когда я пришел в свою комнату, снял форму и одел спортивный костюм. Только собирался умыться, как зазвонил телефон. С КП полка попросили срочно прибыть к ним. Спрашивать, что случилось, я не стал, по открытой связи ничего-бы не сказали. Через пять минут я уже был на КП и слушал доклад заместителя командира дежурных сил.
На КП полка по ЗАС позвонили с ПКП (подвижный командный пункт) полка, который находился на учебных полевых позициях. Офицеры сообщили о странном радиоперехвате. По УКВ (ультракоротковолновая связь) переговаривались два человека:
     -Ты меня видишь?
     -Нет, не вижу.
     -А пост тебя видит?
     -Нет, не видит, а тебя?
     -И меня не видит.
     -Продолжаем наблюдение.
     Тут же, на КП, находился Николай Иванович Быкадоров, начальник штаба полка, который доложил интересную информацию: начальник секретной части полка, отпущенный им в Нижний Тагил к больной жене, встретил в городе своего старинного товарища. Разговорились. Оказалось, товарищ служит в ВДВ. Несколько десантников два дня назад привезли в Тагил, поселили в гостинице и сказали, что они будут участвовать в какой-то проверке в качестве диверсантов. Наш секретчик, вернувшись в полк, сразу доложил Быкадорову, но тот значения этому не придал.
     Выговаривать начальнику штаба при подчиненных я, естественно, не стал, хотя втык за этот «ляп» сделать бы не мешало. Связи с ПКП, по причине пролета американского спутника, не было. Но, до пролета спутника, когда связь была разрешена, успели передать распоряжение об усилении постов охраны на всех полевых позициях. Как известно УКВ связь действует на расстоянии прямой видимости. Из этого можно было сделать вывод, что переговаривались либо невдалеке от полевой позиции ПКП полка, либо около позиции второго дивизиона, который находился километрах в пяти.
     Позиции ПКП полка и второго дивизиона располагались на холмах, а между ними была низина. Ситуация была не просто очень серьезной. Даже если это учебная диверсионная группа, проникновение её на позицию - это конец проверки, двойка и серьезные оргвыводы. Но мы были первым полком, вооруженным самым современным на тот момент комплексом «ТОПОЛЬ». И исключать возможности проникновения на позицию посторонних было нельзя. Это все мы обговорили в течении минуты, и решили, что для усиления охраны нужно срочно усиливать полк в поле. А для этого надо было выводить на полевые позиции всех, оставшихся на стационаре. Я снял трубку ЗАС и попросил командира дивизии. «Он отдыхает», - сказала телефонистка. «Тогда начальника штаба», - сказал я.
     Сергей Валерьевич Никитин был еще полтора года назад моим командиром полка. Я доложил ему о радиоперехвате, о встрече секретчика и о своем решении вывести личный состав полка в поле немедленно для усиления охраны. Никитин приказал начать подготовку к выводу. Решение о выводе должен был утвердить лично командир дивизии. Прошло несколько минут. Позвонил командир дивизии. Я повторил доклад, свое решение и сказал, что начал подготовку к выходу в поле. Командир дивизии решение утвердил.
     Машина закрутилась. Личный состав получал оружие, боеприпасы, грузил в машины положенное имущество. Естественно, никакого контроля со стороны проверяющих не было. Это позволило избежать никому не нужной нервотрепки из-за присутствия «контроляторов». В установленное графиками время колонна полка в полном составе вышла в поле. Марш был несложным. Через несколько часов колонны прибыли в установленные планом места. На марше закрытой связи у меня не было, а по открытому каналу докладывали, что охрана усилена, но никаких нарушений не было.
     Мы с Быкадоровым приехали на ПКП. К этому времени была разрешена связь ЗАС. Из дивизионов докладывали о прибытии личного состава и усилении охраны. Стало светать, когда ко мне на позицию приехали офицеры КГБ, работавшие в дивизии. Опросили капитана, который случайно перехватил это «радио». Он был далеко не самым дисциплинированным офицером, но тут сомневаться в его искренности было нельзя. Он был так напуган, что даже голос изменился. Командир второго дивизиона капитан Мазуров Валерий Михайлович придумал интересное решение по усилению охраны. Он собрал весь валежник на позиции и на расстоянии около полукилометра за пределами, и построил из этого валежника на расстоянии сто-двести метров от периметра систем охраны непроходимый забор высотой более двух и шириной пять-шесть метров. Даже днем преодолеть его, не нашумев, не представлялось возможным. Прочесали лес на расстоянии полукилометра от позиций боевого охранения ПКП и второго дивизиона. Ничего и никого не нашли. Офицеры КГБ подняли все свои резервы, опросили местное население. Ничего.   
      Командир дивизии доложил командующему армией о принятом решении. Дальнейшие события стали мне известны из «достоверных источников». Когда на КП армии прибыл руководитель группы проверки, командарм доложил ему о ситуации в моем полку и принятых мерах. Но, как оказалось, в плане проверки этой вводной не было. Более того, «диверсантов» из ВДВ в Нижнем Тагиле «для нас» тоже не было. Вот это уже было очень серьезно. В течении следующих оставшихся до конца проверки дней нам не то, чтобы поспать, толком поесть было некогда. Мы постоянно проверяли систему охраны, меняли места и количество постов, усиливали патрули на гражданских машинах в районе полевых позиций и выполняли ещё целый ряд важных для охраны мероприятий. Никого найти нам не удалось.
Закончилась проверка, подвели итоги, получили свои тройки, редко четверки, но никаких пятерок и, слава Богу, двоек не было. В установленное время полк вернулся на стационар. Со временем об этом инциденте забыли.  
     Прошел год. Я был назначен преподавателем кафедры тактики в Академию. Прошел ещё год. На командный факультет поступил Валерий Михайлович Мазуров. К тому времени он был уже майором, начальником штаба полка. Однажды мы собрались после рабочего дня в нашей преподавательской. Пришли Валера Мазуров и Игорь Алексеев, с четвертой кафедры. Они оба заочно учились на командном факультете, успешно сдали очередную сессию, за что и предлагали выпить. Мы, естественно, отказываться не стали. Мои коллеги знали, что Валера был у меня в полку командиром дивизиона, а перед моим отъездом стал начальником штаба полка. Вспоминали разные случаи из жизни, людей с которыми вместе служили. Я вспомнил и случай, когда засекли радиоперехват. Валера выслушал рассказ, а потом, с улыбкой сказал: «Да, мы тогда тоже устали от проверок охраны, хотя сами виноваты были». «Как сами?» - спросил я.
     -Так ведь с нас все и началось, - ответил Мазуров и рассказал следующую историю.
     У него в дивизионе было несколько лейтенантов, которые занимались восточными единоборствами. Иногда он привлекал их для проверки подготовки личного состава охраны. В тот вечер два офицера получили небольшие переносные радиостанции, скрытно вышли за пределы полевой позиции и стали наблюдать за действиями солдат на постах охраны. Это нужно было для того, чтобы реально оценить скрытность постов и надежность системы охраны. Естественно, они не могли предположить, что сигналы радиостанций с небольшим радиусом действия смогут перехватить на ПКП полка. Того, что последствия могут быть такими серьезными, с докладом командующему, с привлечением КГБ, они даже не предполагали. А поскольку посвященных в детали было всего трое, сохранить тайну не составило труда. А мы то думали…

Рыбалка
     Не могу сказать, что я до тонкостей знал уставы и другие руководящие документы. Но думаю, что вопросы труда и отдыха офицеров в этих документах должного отражения не находили. Да, были отпуска. А вот, что касается суббот и воскресений, все зависело от должности, которую ты занимал. Офицеры, от командира батарей и выше в субботу должны были организовывать парково-хозяйственный день. А вот в воскресенье, иногда, отдохнуть удавалось.  
     Командуя полком, я не считал нужным бестолково заставлять офицеров просто сидеть на службе. Привозить только потому, что ты сам в полку и, может быть, кто-то тебе понадобится, эта дурь была не про меня. Хотя был один командир дивизии, не хочу называть его фамилию, который каждое воскресенье, часов в пятнадцать, назначал совещание. Ничего толкового на этих совещаниях не было. Длились они по два-три часа. Пустая болтовня, перечисление недостатков, имевших место в работе каждого полка, по принципу «молчите, когда вас спрашивают». Да еще и следил, откуда мы придем на совещание: из полка или из дома. Так продолжалось больше двух месяцев. Как иногда говорили «ни выходных, ни проходных». Мы, командиры полков, делились между собой, что даже по «сотке пропустить» стало некогда. Некоторые стали заступать на дежурство в пятницу, чего раньше не делали, хоть толк будет, на дежурстве всегда можно и что-то сделать полезное и отдохнуть. Но мой полк тогда еще не дежурил.  Хорошо, вовремя сняли этого командира дивизии.  
     У меня в полку хорошо решал вопросы отдыха офицеров командир второго дивизиона Мазуров. Впрочем, он успешно решал и все другие вопросы. Часто, на утренних построениях, я замечал, что у него в дивизионе офицеров и прапорщиков в строю меньше, чем у других. На мой вопрос, где люди, он всегда говорил: «Я дал им выходной за дежурство». Дальнейшие расспросы обычно заканчивались объяснением, что он сам решает, кому и когда отдыхать, и работать, и все поставленные задачи будут, безусловно, выполнены.
     Некоторые «военачальники», говорили, что «мы в армию не отдыхать пришли», или «у нас рабочий день ненормированный».  Мне такие «объяснения» не нравились никогда. Да, учения, наряды, регламент, когда невозможно остановить проверки, это святое. Хотя и на учениях, иногда, удавалось отдохнуть.
     Я хорошо помню начало осени 1987 года. Полк дежурил в поле в полном составе. Это значит, что кроме боевых дивизионов и ПКП полка в поле были выведены и тыловые подразделения. И вот субботним вечером, после проверки различных вопросов в дивизионах, я, наконец, добрался до полевого района. Делать после ужина было нечего. Спать рано, телевизора не было. Замполит, естественно, предложил почитать газеты, но полистав, я понял, что и читать я не хочу. Полевой район полка размещался на опушке леса, невдалеке от небольшого озера.

Фото 37. Не клюет
   

     Я стоял у забора из колючей проволоки и смотрел в сторону этого озера, когда подошел начальник авто службы полка майор Мищенко Владимир Васильевич. Я знал этого офицера с 1982 года, когда служил в 433 ракетном полку у Жукова. Мищенко был снят с должности за злоупотребление алкоголем. Но, когда мне предложили его на должность начальника авто службы, я сразу сказал, что возьму. Он, с первого дня работы в полку, взялся за дело так, что многие диву давались. Никакой перспективы, чего, мол, он так старается. Но, я-то знал, что для него служба была не за страх, а за совесть. Он любил свою работу и всем своим подчиненным показывал пример. А кроме службы у него было еще одно увлечение: он был страстный рыбак. «А что, Владимир Витальевич, порыбачить хотите?», - спросил он.
     Владимир Васильевич был одним из немногих офицеров, которые обращались ко мне по имени-отчеству, а не по званию. Так повелось давно, и я, в первый день его работы в полку, сразу сказал, что мы с ним будем обращаться друг к другу только так. Некоторые, в том числе замполит полка, удивлялись, но эту традицию Русской армии мне привил ещё Абаев, и нарушать её я не хотел.
     Дальнейший разговор был коротким. Лодку и удочки мы вдвоем быстро принесли на берег. Мищенко показал наиболее перспективное, по его мнению, место рыбалки, и я отчалил от берега. Заботы обо всем сразу были забыты. Я выгреб на указанное место, тихонько опустил груз, и рыбалка началась. Теплый осенний вечер, ни ветерка, водная гладь и одиноко стоящий в нескольких метрах поплавок: лучшего отдыха представить было нельзя.
     Место и в самом деле оказалось перспективным. Уже через несколько минут случилась первая поклевка. Потом вторая, третья… Но клевала мелочь, которую, вытащив, я сразу отпускал. Настоящий рыбак идет, как говорят «не за рыбой, а на рыбалку». В то же время, поймать рыбу большую, чем другие и поймать больше других – такая мысль никогда не покидает каждого рыбака. Хотя я в тот вечер не сильно беспокоился, что выйду на берег ни с чем.
     Солнце висело прямо над лесом, и, если бы не маленькие облачка, смотреть на поплавок было бы совсем невозможно. Клевало, по-прежнему, через каждые несколько минут. Но все, что попадалось, сразу отправлялось обратно, в озеро. Перекурил, сменил несколько раз наживку. Но ни на хлеб, ни на опарыша не клевало. Только на червя, только белая рыба и только мелочь. Последние лучи солнца уже осветили облака, когда случилось то, чего ждут все рыбаки. Поплавок, вдруг, лег на воду и лежал плашмя. Так продолжалось несколько секунд. Это только в плохом кино про рыбалку «в голове рыбака сразу появилась статья из книги Леонида Павловича Сабанеева, где описано, как клюет крупный лещ». Ни разу в жизни, каких бы крупных лещей мне ни приходилось ловить, я не вспоминал литературу. И не потому, что мало читал. Обычно все, как на автомате. Резкое, но очень короткое движение удочкой, которое называется «подсечка». А дальше все зависит от силы сопротивления. Сопротивление я почувствовал сразу. За время службы в Нижнем Тагиле, мне не часто приходилось рыбачить. Но, как говорят, «опыт не потеряешь и не пропьешь».
      Владимир Васильевич, как рыбак с огромным опытом, со словами «пусть полежит тут», положил в лодку подсак. И не просто положил, а под левую руку, так, чтобы взять «не глядя». Сигарета полетела за борт. Правой рукой слегка подтягивая добычу, левой я взял подсак и вытянул сколько можно из лодки. Стеклопластиковое удилище выгнулось полукольцом, но рыба потихоньку перемещалась к лодке. А когда, наконец, рыбина показалась на поверхности, я чуть не привстал от удивления. Крупный, нет очень крупный лещ глотнул воздуха и, почти не сопротивляясь, тащился к лодке. «Подсак двигать нельзя, это напугает рыбу, она дернется и может сорваться», - так учил меня в детстве отец. Поэтому я тянул рыбу к подсаку, а как только втянул внутрь, бросил удилище и двумя руками резко дернул, так, чтобы «захлопнуть ловушку». Рыбина сильно забилась, но было уже поздно. Я втянул подсак в лодку. «Килограмма три, не меньше», - вполголоса сказал я сам себе. Шум, который я наделал, и темнеющее небо говорили, что надо сворачиваться. Я свернул удочку и погреб к берегу. Лодку на берег вытащил сам. На шум подошел Мищенко. «Ну как рыбалка, Владимир Витальевич?» - спросил он. Я молча показал на шевелящегося в подсаке леща. ««Таких мы тут никогда не ловили», - сказал он, - рекорд Ваш!»
      Мы взяли лодку и понесли её к лагерю. Я в двух словах рассказал про рыбалку, про то, что эта поклевка была последней, а до этого было много мелочи, которую я выпускал. Подошедшие офицеры удивлялись, а замполит сказал: «И тут Вас командир обошел, рыбаки».
      Рыбу отнесли на кухню, а мы, выпив по стакану чая, пошли спать. Наутро, сразу после завтрака, я поехал по дивизионам и вернулся в полевой район только через два дня. Рыбу, конечно, съели, но я об этом не жалел. Лещ, как его ни готовь, костлявый. А сушить крупную рыбину всегда сложно.   
      Дома, естественно, я рассказал, как порыбачил. Но, как известно, «рыбак приврет и не моргнет». А я тот вечер вспоминаю часто как один из лучших вечеров нелегкой командирской жизни.


Разведка
                                                                Разведка -- важнейший вид боевого обеспечения. Она представляет собой совокупность мероприятий, проводимых командирами всех степеней, штабами и войсками в целях добывания разведывательных сведений о противнике и местности в районе предстоящих действий, необходимых для подготовки и успешного выполнения задачи.

      Во время учебы в Академии я уяснил прописную истину. Тактику, как науку о подготовке и ведении боевых действий, надо изучать постоянно. И знаний по тактике много не бывает. И еще одну истину я постиг на собственном опыте. Предугадывать действия начальника – значит заранее к ним подготовиться и скрыть то, что не всегда нужно ему видеть.  Когда я служил в Раквере, командование дивизии находилось от нас на расстоянии более двухсот километров. И пока офицеры дивизии ехали к нам из Валги, можно было все в батарее помыть, покрасить, измазать и ещё раз помыть. Даже когда служил в Выру, ехать до нас было больше часа. А вот в Тагиле все было сложнее. Во-первых, никто нас не предупреждал о выезде офицеров дивизии. Во-вторых, и возможностей по «помыть, покрасить» у меня в дивизионе было, зачастую меньше, чем будучи комбатом в Эстонии. Но вот я уже и сам командую полком, а про Раквере и Выру вспоминал часто. Нет, не потому, что до дивизии было далеко. Несмотря на то, что там я был комбатом, а в Тагиле работал на более высоких должностях, разница в отношении офицеров к службе была разительная. Коллектив офицеров в Эстонии был сплоченнее, дружнее, отношения между офицерами были более близкими, почти братскими. До самого последнего дня службы в Тагиле я знал всего несколько человек, которым я мог довериться полностью. К сожалению, в полку у меня такого офицера не было. Конечно, была в этом и моя вина. Но за то время, что я командовал полком я не смог разрушить ту обстановку, которая складывалась до меня. Не знаю почему, но и с командиром дивизии отношения у меня не сложились. По старой памяти, еще со времени работы начальником штаба полка, неплохо ко мне относился полковник Быков Александр Федорович, начальник штаба дивизии, и его преемник полковник Никитин Сергей Валерьевич. У него в полку я был начальником штаба. Конечно, с некоторыми офицерами штаба дивизии у меня были хорошие отношения. Одним из них был капитан Сидоренко. Сейчас уже и не вспомнить, с чего начались наши хорошие отношения. Но, когда он с офицерами штаба приезжал на проверку, я всегда знал, что он проверит все, что надо, но все недостатки доложит только мне. Ничего материального за это Андрей, естественно, не получал. Но наши добрые отношения, тем не менее, продолжались. Иногда он помогал моим операторам разрабатывать документы, иногда помогал другим офицерам штаба. Я не считал, что это как-то серьезно влияет на положение и оценку полка. Что может рядовой офицер оперативного отделения штаба дивизии против командира дивизии. Но однажды его помощь очень сильно помогла. Был обычный конец рабочего дня, то есть время в районе двадцати часов, когда в моем кабинете зазвонил телефон АТС. У меня было три канала связи: телефон ЗАС (засекреченная автоматическая связь), открытая дальняя связь и АТС. Дальнюю связь могли прослушивать телефонистки, по каналу ЗАС тоже соединяли телефонистки, то есть можно было узнать, кто звонил. А вот с АТС было интересно. Быстро определить кто звонил было очень сложно. Конечно, можно было поставить на прослушку конкретный номер, но думаю, что вряд ли это делали часто. Я взял трубку и, как обычно, ответил: «Да, слушаю». «Владимир Витальевич, это я», - не называя имени сказал Андрей. «Узнал», -  ответил я, так же не называя имени. «Завтра внезапная проверка полка в пять часов утра, до свидания», - сказал Андрей и положил трубку. Вот это были настоящие разведданные. И пусть командир дивизии не был противником, в прямом смысле, но не показать слабые стороны полка было хорошим шансом. Я знал, что в полку остались начальник штаба подполковник Быкадоров и еще несколько его подчиненных. Позвонить на КП полка и поставить задачу найти Быкадорова и его офицеров было делом одной минуты. Через несколько минут они уже были у меня в кабинете. Естественно, я не стал посвящать их в то, что узнал, а просто поставил задачу: разработать план внезапной проверки подразделений полка. Время начала проверки – завтра в четыре часа. Время на разработку плана – один час. Инструкторскую группу назначить из офицеров управления, привезти в полк к трем сорока пяти. Конечно, они были удивлены, но я сказал, что план написать в рабочей тетради. Через час в моем кабинете начальник штаба доложил план, скорректировали некоторые вопросы, и   офицеры поехали домой. Я часто оставался в полку ночевать, хотя до дома ехать было не более получаса. И в этот раз позвонил домой, что не приеду, пошел в столовую поужинал, прошел по подразделениям, проверил караул и лег спать в кабинете.  В три тридцать зазвонит телефон, КДС полка разбудил меня. Умылся, оделся и пошел на плац. Подъехала машина с офицерами инструкторской группы, начальник штаба довел план и учения начались. Я посмотрел на плацу, как строились солдаты подразделений и пошел на КП полка. Там уже офицеры штаба отслеживали своевременность и правильность поступающих докладов.
       Примерно в четыре пятьдесят с въездного КПП доложили, что приехал командир дивизии с группой офицеров. Я вышел на улицу, подошел к командиру дивизии и доложил, что провожу внезапную проверку подразделений полка. Это было для командира неожиданно. Я пригласил его на КП, показал «План…», рабочие графики с отметками и другие документы. Когда он сказал, что они тоже приехали с внезапной проверкой, я сделал удивленный вид, но только развел руками и сказал, что мы готовы поделиться результатами проверки.

      Командир дивизии побыл на КП ещё с полчаса и уехал, оставив заместителя начальника оперативного отделения штаба дивизии. План учений был отработан полностью до семи тридцати утра, личный состав сдал оружие, солдаты и офицеры пошли на завтрак, который мы для офицеров тоже подготовили заранее. Подведение итогов с офицерами и прапорщиками мы провели после 16 часов в клубе, довели недостатки, определили направления в работе по их устранению. Командир дивизии ничего подозрительного в нашем учении не заподозрил. Через несколько дней, когда Андрей приехал с очередной проверкой в полк, мы естественно, встретились один на один в классе учебного корпуса. Он подтвердил, что командир дивизии был удивлен, что наше учение наложилось на его план, но ничего не заподозрил. Но то, что в другой раз надо придумать что-то ещё, было ясно. Прошел месяц, и снова Андрей предупредил о проверке. Хорошо, что это было до отъезда офицеров. Я вызвал начальника штаба и рассказал, что завтра нас будет проверять командир дивизии. Он спросил: - «Что опять будем делать свою внезапную проверку»?  Я ответил, что этого делать нельзя, подведем информатора. И рассказал о прошлом учении. Быкадоров удивился, спросил кто, но я ответил, что это хороший человек. Подумав, решили собрать замов, командиров дивизионов и, не посвящая в детали приказали проверить за оставшееся до конца рабочего дня время все вопросы, касающиеся подъема по тревоге. Особое внимание обратили на оповещение офицеров и прапорщиков, подготовку транспорта, боевой расчет и другие тонкости. Так же приказали провести вечером солдат, которые будут оповещать офицеров и прапорщиков по их маршрутам.
     Телефон у меня дома зазвонил в пять утра. Я, естественно, уже был на ногах, умылся, побрился, попил чаю и вышел к машине. Сергей Пристинский, водитель моей машины, толковый парнишка, приехал через пару минут и сказал, что в полку полно офицеров, смотрят все, от тревожных путевок до порядка выезда через КПП. До полка доехали очень быстро. На КП, естественно, был командир дивизии. Время моего прибытия было намного раньше, чем по графику, что удивило командира. Он и его офицеры сказали, что в плане все правильно, как требуют руководящие документы. Со мной приехали начальник штаба, начальник КП полка и главный инженер. Посты на КП были развернуты, мы начали работать по плану. Учения закончились около восьми утра. А подведение итогов командир дивизии провел на следующий день. И опять многие вопросы были решены очень хорошо, с опережением графика. Для него это было удивительно. Он плохо относился ко мне и к полку, но ругать особо было не за что. Вот тогда я ещё раз убедился, что разведка – важнейший вид боевого обеспечения.

Ветеринар
      Как известно, предугадать превратности армейской службы весьма проблематично. А для офицеров, которые были призваны на два года, а потом остались служить, судьба вообще не предсказуема. Когда в 1985 году я принял 804 ракетный полк, я сразу обратил внимание на этого капитана. Он не был похож на офицера, который закончил военное училище. Даже форма сидела на нем как-то не так. Познакомившись поближе я понял, что первое впечатление меня не подвело.  Капитан Шихов Владимир Федорович командовал батареей в дивизионе боевого обеспечения. Хотя чаще всего мы называли этот дивизион «четвертый»: три дивизиона боевых, где были пусковые установки, а это -«четвертый». А Шихов командовал батареей, в составе которой были инженерный и комендантский взводы. Инженерным взводом командовал лейтенант, у которого в подчинении был прапорщик, а комендантским – прапорщик. И на двух офицеров и двух прапорщиков было около сорока человек, как иногда говорили, «любимого личного состава» и около пятнадцати единиц «дорогостоящей техники». И если у лейтенанта за плечами было инженерное военное училище, то Шихов был ветеринаром. Увы, сейчас не вспомнить, почему он остался в армии. Наверное, были веские причины, одной из которых была любовь к порядку. У него все было на своих местах. Техника всегда работала: ездили мотоциклы, копал экскаватор, поднимал кран, планировал дороги грейдер, сдвигал сразу много земли, прокладывая колейные пути БАТ (большой артиллерийский тягач) с бульдозерным отвалом (большая лопата, которая срезает или сдвигает грунт). Про таких людей, как Владимир Федорович говорят, что у них «руки растут из плеч». Некоторые «командиры и политработники» говорили: «Делай, как я сказал». Володя, а именно так я к нему иногда обращался, не говорил, а показывал: «Делай, как я». Еще в то время, когда мы не несли боевое дежурство, сломался БАТ. В течении недели Владимир Федорович практически не покидал бокса, где стояла эта «махина». Он вместе с лейтенантом и двумя-тремя солдатами перебрал двигатель, разобрал и снова собрал все навесное оборудование, отрегулировал гидравлику. Для него не было оборудования, которое он не смог бы отремонтировать. Где он этому научился, остается только догадываться.
     Каждое лето ракетные полки направляли инженерные подразделения для ремонта дорог и позиций в учебных районах. Люди жили в лесу, в палатках, техника находилась под открытым небом. А летом в районе Нижнего Тагила погода была очень разной. Могла быть тридцатиградусная жара днем и заморозки ночью. А комары и другая летающая и ползающая живность далеко не способствовали нормальной жизнедеятельности. Так было у всех, только не у Шихова. Солдаты спали в палатках, где стояла печка и лежали дрова. На окнах и дверях были противомоскитные сетки, кровати стояли в один ярус, тумбочки как в казарме. А уж про личную гигиену и говорить не приходится. Кроме обязательных рукомойников всегда была баня. Собиралась она из готовых щитов, была парилка, горячая вода грелась как с использованием специальных машин, так и в огромной бочке. А такого обилия самых разных веников я, до этого, не видел нигде. Кроме обычных березовых или дубовых были веники из липы и рябины, смородины и орешника. А в можжевеловые веники он вставлял ветки полыни и крапивы. Плиту в парилке поливал квасом, настоем мяты и шалфея.
     Конечно, имея такую технику, и находясь далеко от начальства, трудно было этим не воспользоваться. И Шихову, как, впрочем, и другим командирам инженерных подразделений дивизии, случалось помогать как частным лицам, так и колхозам, и совхозам. Но, во-первых, расплата за работу всегда осуществлялась только «натурой» - мясом, молоком, овощами и фруктами. А во-вторых, все это шло только «в общий котел солдатской кухни» «инженерного отряда».  
     Предметом особой гордости у него была кухня и столовая. Готовить для пятнадцати-двадцати человек в походной кухне нельзя. Поэтому готовили на специальной, им сваренной из толстого металла плите. Из обычного набора продуктов его повар готовил простые, но очень вкусные блюда.
    Правда, было несколько случаев, когда еда готовилась «из нетрадиционных» продуктов. Он ставил силки на диких зверей. Но, поскольку его подразделение находилось, как правило, недалеко от населенных пунктов, несколько раз в силки попадали собаки. И вот тут в нем проявлялся ветеринар. Он оценивал состояние животного и, когда не было противопоказаний, употреблял его в пищу. Некоторым это казалось чем-то ужасным. Но Володя рассказывал про корейцев, у которых употребление в пищу собак было делом обычным. И, как ветеринар, говорил, что если животное было здорово, то его мясо намного чище, чем говядина, а со свининой и вообще нет сравнения. Конечно, не все с этим были согласны, но его солдаты, доверяли своему командиру, как отцу.
    Курьез случился с прибывшим на проверку начальником инженерной службы дивизии. Подполковник Коваль приехал к нему как раз перед обедом. Проверил внутренний порядок, документы, ход выполнения работ, увидел свежий «Боевой листок» и всем остался доволен. Надо сказать, что Володя был большой мастер «импровизаций» на политические темы. Еще зимой он изготавливал десятка два «Боевых листков» с картинками, «политически грамотными» заметками, где были и цифры, только в процентах, а не в абсолютных единицах. Даты на эту «наглядную агитацию», естественно, не ставились. Зато каждую неделю он доставал из своего портфеля очередную «липу», ставил дату, и политработники радовались и ставили его в пример.
    Сели обедать. Коваль с удовольствием попробовал наваристый борщ, и с удивлением спросил, откуда свежее мясо. Шихов, не предвидя ничего плохого, сказал, что сегодня борщ на собачатине. Коваль засмеялся, сказав, что говядина хорошая, а Володя нет бы согласиться, повторил, что в супе собачье мясо. Подполковника из палатки как ветром сдуло. Вернулся он из леса минут через десять, но в столовую заходить не стал. И от предложенного чая тоже отказался. После этого случая, приезжая в полевой лагерь Шихова, Коваль из общего котла ничего не ел, а просил при нем открыть банку тушенки, и чтоб обязательно с этикеткой.
     Перед тем, как уехать из полка в Москву, я приехал в поле к Володе, от всей души поблагодарил его и все подразделение за огромную работу, которую они сделали. Таких достойных людей всегда недооценивают, а жаль.  


Торт
      Сейчас, вспоминая те далекие советские годы, я понимаю, что не было такого, чего бы мы в войсках не делали. В 1973 году мы начали строить вокруг «старта» земляные валы высотой около трех метров. Не просто надо было насыпать эти сооружения, надо было еще замаскировать их, покрыв дерном. Срезать дерн на боевой позиции нам запретили, и скоро окрестные леса покрылись «лысинами» земли без травы.
      КП на старте казался нам неуютным и маленьким. И вот уже гора кирпича, в том числе и от разобранного сооружения, превращается в новый, большой дом с несколькими комнатами, в том числе и для отдыха.
      Еще до меня, в дни Карибского кризиса, на стартах появились деревянные домики. У одних – щитовые, у других бревенчатые, под рубероидом, под металлом и под шифером. Кто что достал.
      А такая «мелочь» как ремонт казарм, учебных корпусов, парков и других объектов проводилась не то, что каждый год. Это делалось непрерывно.
      К счастью, мне не приходилось красить траву или белить снег. Но перекрашивать, по требованию Командующего армией Чичеватова, сооружения в «лимонный цвет» по несколько раз в год – это чистая правда.  
      В 1987 году пришло указание «нанести на сооружения «Крона» камуфляжную окраску». Когда я учился в Академии, нам читали про это лекции. А то, что предлагало командование, было дилетантизмом. Никаких рекомендаций по цвету, размеру и размещению на сооружениях «пятен разного цвета» нам не давали. Хотя это было главным, что решало бы задачу маскировки. А самое главное, что краски на это не давали. Как всегда, предлагали «найти собственные резервы».
     Как ни странно, главного инженера полка Николая Игнатьевича Марчука, эта часть «приказа» нисколько не смутила. Я собрал командиров ракетных дивизионов, чтобы поставить им задачу. Зачитал «директиву», а в конце предоставил слово Марчуку. Он хитро улыбнулся, и сказал, что на следующий день надо приехать за краской к складу. Я не считал нужным контролировать его действия. Когда он, что бывало чаще всего, мог решить вопрос сам, он помощи не просил.
     На следующий день, часа через два после развода, ко мне в кабинет прибежал командир третьего дивизиона майор Гаврилов. Он всегда отличался умением образно излагать свои мысли. Но тут Сергей Михайлович превзошел себя. Он рассказал о том, что им выдал Главный инженер так образно, что я как будто сам был на этом складе.
     Для меня не было секретом, что и Марчук, и его начальник склада прапорщик Викторов были немного «Плюшкиными». Ничего и никогда не выбрасывалось, не уничтожалось и, по возможности, не сдавалось в утиль. Там можно было найти старую резину, какие-то металлические двери без рам, старые кабели, куски троса и еще много чего. А уж про бочки с остатками краски и говорить не приходится. Все эти бочки хранились годами, краска высохла, хотя многие бочки были заполнены «этим» иногда наполовину.
     Естественно, Марчук доложил Главному инженеру дивизии, что «помощи с краской ему не нужно». Викторов, по приказу Марчука, открыл склад и разрешил «забирать все, что они (командиры дивизионов) смогут увезти».
     Через несколько минут пришел главный инженер первого дивизиона капитан Евстафьев. Ему тоже было непонятно, что им выдали и как «этим» красить. Не было только никого от второго дивизиона. Мазуров не привык жаловаться, он умел работать и находить правильный выход из любого положения.  
     Отсылать их к Марчуку я не стал. Во-первых, надо было разобраться самому, во-вторых я уже понял, что от дивизии ждать помощи бесполезно, а в-третьих, требовалось нанести «камуфляж» на наружные стены, и сколько «это» будет сохнуть, никто не говорил. Главное – нанести «камуфляж».
     Пришли на позицию Гаврилова. Десяток разных бочек, заполненных высохшей краской, стояли на улице. Я, вспомнив молодость, приказал принести пару литров бензина и палку. Палкой проткнул корку в одной из бочек, влил туда бензин и приказ солдату мешать. Через пару минут сам взял палку, намотал на конец палки тряпку, мокнул в бочку и помазал тем, что было в бочке, по стене сооружения. Получилось зеленое пятно. Марчук приказал сделать то же самое с другой бочкой. Там была когда-то краска коричневого цвета. Намазали на стене ещё одно пятно. Там, где коричневая краска смешалась с зеленой, получилась бурая кромка. Теперь убедить меня, а тем более Марчука, что этим красить нельзя, было невозможно.
    Подошел Мазуров. Он уже проделал то же самое, и приглашал посмотреть на его «живопись». Мы с Марчуком, Гавриловым и Евстафьевым пошли ко второму дивизиону. Они уже успели «покрасить» около десяти квадратных метров. Не знаю, как это было с точки зрения «теории камуфляжа», но выглядело «симпатично». Красили всем, что нашли: старые кисти, которыми «разжились» у Марчука, палками с намотанными тряпками, старыми высохшими валиками, закрепленными на длинные палки. Получалось быстро и очень похоже на то, что мы видели на картинках в Академии. Оставалось, как говорится, «начать и кончить».
    Сроки, которые поставили в дивизии, я укоротил еще на несколько дней. А когда Мазуров доложил, что покрасил первую «Крону», я позвонил командиру дивизии и пригласил посмотреть. Командир, конечно, удивился, но приехал в тот же день. Мазуров, естественно, получил очередное, заслуженное поощрение. Марчук тоже не был забыт командиром дивизии. На вопрос, откуда взяли краску, он опять хитро улыбнулся, сказал про скрытые резервы, экономию и заботу о сохранении народных денег.
    А на очередном совещании командир дивизии поставил меня в пример, что было тогда большой редкостью. И снова поставил задачу. Теперь это касалось сдачи металлолома.
    Естественно, я отлично знал каждый уголок на территории полка. Металла и в жилой зоне, и на БСП было очень много. Его прятали за заборами, маскировали сетями и сваливали в овраги. Во время постановки полка на боевое дежурство, последовавшей за этим проверки ГИМО про сдачу металлолома никто не говорил. Так прошел 1987 год и весна 1988 года. Но, как оказалось, план за два с половиной года надо было выполнить за несколько недель.
    Когда мы с Марчуком решали, как будем выполнять задачу, возникло несколько вопросов. Во-первых, как поделить между подразделениями места сбора металла. Во-вторых, как обеспечить соблюдение мер безопасности. Но главным было то, как заинтересовать солдат. Ведь весь металл грузить на машины будут солдатские руки.
    Для того, чтобы старые, громоздкие воздуховоды занимали в машинах меньше места, решили сплющивать их БАТом, выделив для этого специальную площадку возле автопарка. Для погрузки громоздких деталей, естественно, решили использовать кран и экскаватор. А вопрос с заинтересованностью солдат я оставил за собой и раскрывать его никому не стал.
 

Фото 38. Приз за победу в соревнованиях
 
     Я вспомнил, как будучи начальником штаба полка вручал торт после проведения спортивных соревнований. Правда, тогда торт был покупной, весом около двух килограмм. Сейчас надо было подумать про торт побольше.
    И вот, в одну из суббот, полк построился на плацу на утренний развод. Все вопросы, кроме поощрения личного состава, были доведены заранее. Командиры доложили о готовности к началу работ. Я обратился к солдатам, рассказал о важности предстоящих работ, о необходимости строжайшего соблюдения мер безопасности, а в заключении, рассказал о поощрении.     
    Мы решили, чтобы поставить всех в одинаковые условия, считать количество собранного металла в расчете на одного солдата. «Наградой победителям будет торт», - сказал я.
    По рядам прошел легкий шумок. Но я этого ожидал. Понимая, что килограммовый и даже двухкилограммовый торт на сто человек, это «капля в море», я сказал: «Победитель получит торт размером метр на метр». Удивились не только солдаты, но и офицеры. Такой торт не купить даже в Нижнем Тагиле. Но я сказал, что торт будет вручен на построении в восемнадцать часов.
    После построения ко мне подошел замполит. Он, как всегда, кроме удивления и непонимания, ничего толкового не сказал. Но получив задачу, «хоть грамоту приготовить» удалился. Я оставил начальника тыла и начпрода. Они ждали, что я пошлю кого-то в город. Но меня интересовали только мука, масло, яйца и сахар. Все это в полку было. И когда я сказал, что торт будем делать в нашей солдатской столовой, тыловики удивились. Да, большая духовка в столовой была. И повар толковый был. Я с ним заранее все обговорил и написал ему самый простой рецепт кекса и крема. Не было миксера, но у командира хозвзвода прапорщика Василия Евграфовича Шеметова была электродрель. Этот толковый мужик был моей опорой в столовой. У него все работало. А когда он увидел, что я прихожу в столовую три раза в день, ему это только помогало в работе. Со склада принесли все необходимые продукты. Я еще раз напомнил Шеметову и повару, что и как делать, и пошел по своим делам. Надо сказать, что солдаты, прикинув, какой кусок торта получит каждый, были обрадованы. А кусочек был немалый примерно десять на десять сантиметров, а по весу около двухсот грамм.
     Погрузка шла отлично. Уже через час несколько машин ушли из полка, но солдаты продолжали вытаскивать металл в места сбора. Часа через два я наведался в столовую. Духовка была размером примерно 50*50 сантиметров, поэтому коржи для торта приходилось выпекать в несколько приёмов.
     К обеду в центре солдатской столовой, на специальном столе, стояли готовые, еще горячие коржи. Солдаты, проходя мимо этого стола, с удивлением смотрели на то, что скоро кому-то достанется. После обеда сбор металла продолжался. Конечно, было сложно точно взвесить все, что было собрано. Но в комиссию входили солдаты и сержанты от всех подразделений. И вот вечернее построение.  В центре плаца стоял стол с готовым, украшенным кремом тортом. Учитывая то, что настоящего кулинара в полку не было, с украшением торта решили не напрягаться. Крем сделали из масла, взбитого с сахаром. Коржи разрезали на два пласта, смазали внутри, сложили и сверху так же положили слой крема. Но цифру «1» сверху все - таки повар поставил. Конечно, и повар, и я, и еще несколько человек попробовали «обрезки». Всем понравилось. Командиры доложили об окончании работ. Затем я дал слово председателю комиссии, сержанту одного из подразделений. Результат одних разочаровал, других обрадовал. Торт выиграл третий дивизион.  Радости солдат не было предела. Я попросил сержантов третьего дивизиона не забыть про тех, кто в это время был на боевом дежурстве и в наряде. Грамоту за работу своих подчиненных получил Гаврилов. Как оказалось, идея с тортом всем понравилась. И мы потом еще не раз делали такой приз.  

Осень 1987 года.    
      «Товарищ генерал-майор. 804-й ракетный полк несет боевое дежурство в боевой готовности постоянной. При занятии боевой готовности пусковые установки 1 и 2 имели задержку на 2 часа 10 минут. Командир полка подполковник Терехов».
      Генерал выслушал доклад и негромко спросил: «Вы знаете, что Вам грозит за такую задержку?»
      - Так точно, снятие с должности, - ответил я так же негромко.
      - Доложите, как совершал марш и занимал готовность первый дивизион, - сказал генерал после того, как мы зашли в палатку.
     Осенью 1987 года проводились учения министра обороны, в ходе которых мой полк выходил на учебные полевые позиции. Подготовка к этим учениям началась сразу после подведения итогов проверки армии комиссией ГИМО (Генеральная инспекция Министерства обороны).
     Выход в поле, естественно, сложное и ответственное мероприятие. Однако опыт предыдущих учений, выход в поле для планового несения дежурства в май-июне этого года, многочисленные тактические занятия с дивизионами позволяли надеяться на успех.
    Но главной особенностью этого выхода было то, что подразделения полка выходили не на свои учебные позиции, а на позиции другого полка, находящиеся в пределах нашего позиционного района. Естественно, были проведены рекогносцировки, на которые выезжали не только командиры групп, но и механики водители.
     Первый дивизион выходил на позицию, которую раньше занимал 2 дивизион 433 ракетного полка, дивизион которым я командовал после выпуска из Академии. За год командования, с сентября 1982 по октябрь 1983 года я выводил дивизион на эту позицию несколько раз и знал её отлично. Главной особенностью этой позиции было то, что центральная часть поляны, по которой проходила лесная дорога, даже летом была непроходима для тяжелых агрегатов.
    Однажды молодой механик-водитель машины-столовой моего дивизиона попытался «сократить маршрут». Хорошо, что в кабине рядом с ним сидел толковый офицер. Как только водитель съехал с правильного маршрута, офицер немедленно подал команду «стой». А потом заставил водителя выйти из машины и пройти вперед. Через десять метров ноги водителя стали вязнуть в болотистом грунте, а метров через двадцать он стал проваливаться почти по колено. После того, как готовность была занята, я привел на это место всех водителей и предложил «виновнику» еще раз пройти этим маршрутом. Так наглядный пример показал всю опасность этой «ловушки».
     Естественно, перед учениями я на месте рассказал об этом всем водителям первого дивизиона. Продемонстрировать опасность этой «дороги» не было возможности. Несколько дней стояла жара и дорога подсохла. Но я категорически запретил «сокращать маршрут».
     Позиции других дивизионов не вызывали беспокойства. Да и командиры второго и третьего дивизионов были грамотными и толковыми офицерами. А вот первый дивизион вызывал у меня беспокойство. Слабый командир дивизиона майор Новокрещенов, бездельники, его замы по боевому управлению, молодые командиры групп. Только главный инженер и начальник штаба дивизиона кое-что могли, да и то, только в своих областях. Кроме того, начиналась осенняя распутица. И это тоже не радовало.
     Дату начала «внезапной проверки» мы, как в то время «водилось» знали. Поэтому соответствующий сигнал не застал нас врасплох.
    Поехала комендантская служба, одетая в красивую новенькую униформу, с повязками, раскрашенными шлемами, светящимися жезлами и фонарями. На нескольких постах были мотоциклисты на раскрашенных тяжелых мотоциклах с колясками. Эти мотоциклы были предметом особой гордости моего полка. И солдаты, составлявшие их экипажи гордились и очень дорожили своей службой.
    Группы разведки дивизионов и ПКП полка выехали без лоска, обыденно. Их работа была не сложной. Доехать, проимитировать подготовку позиции к приему техники и организовать охрану позиций. Учебные позиции были готовы к использованию в любое время года, поэтому подготовка имитировалась, хотя и по полной программе. А вот охрана была настоящей. Понятно, что мы в центре Советского союза, никаких диверсантов и быть не могло. Но техника была настоящей, ракеты были боевые. И к охране все относились весьма серьезно.
    Обычно я ехал впереди колонны ПКП полка в своем «уазике». Для связи и управления подразделениями на заднем сидении ехал радист с радиостанцией, а у меня в полевой сумке была секретная таблица с сигналами. Периодически, по мере прохождения колоннами определенных пунктов на маршруте радист получал радиограммы. Аналогично мне сообщали и о других важных мероприятиях.
    Были попытки посадить командира в машину боевого управления ПКП полка, но они не нашли поддержки ни у нас, командиров, ни у вышестоящего руководства. Тем более, что во время марша рекомендовалось соблюдать режим радиомолчания, а короткие, длительностью в несколько секунд, сигналы, могли принимать и отправлять и маломощные переносные радиостанции.
    Все шло по плану.  Поэтому, как только ПКП полка заехал на полевую позицию, я сразу поехал в первый дивизион. Они занимали позицию километрах в 20 от позиции ПКП, ехали медленнее, чем я на «уазике». И я планировал догнать колонну до того, как головная машина заедет на позицию. К сожалению, все пошло не по моим расчетам.  
     Когда я догнал колонну, часть машин уже заехала на позицию и занимала свои места в «карманах». Но самое главное, что одна из пусковых, прямо на моих глазах двигалась прямо к центру поляны. Я бросился вдогонку, но было поздно. Машина погрузилась в мягкий грунт по самые оси, и все попытки механика водителя сдвинуть её с места успеха не имели. Перед машиной бегал Новокрещенов. Я остановил его, спросил, почему машины пошли не так, как надо. Вместо ответа он что-то промычал несвязно. Разговаривать было бесполезно, и я сказал, чтобы он уходил и не мешал.
    Я подошел к водителю, который стоял возле машины. На вопрос, почему поехали через центр поляны, он сказал, что командовал Новокрещенов, а он только выполнял команды. Конечно, молодого прапорщика, механика-водителя, можно было понять, но лучше от этого не стало. Надо было думать, как вытаскивать машину.
    Я еще раз обошел вокруг машины. Командир группы ходил рядом со мной. Мы остановились у кабины водителя, и я начал ставить задачу командиру группы по подготовке к вытаскиванию машины, когда услышал сзади натужный гул двигателя пусковой установки. Я обернулся и увидел, как чуть правее от застрявшей машины, практически по центру поляны движется еще одна пусковая. Через несколько секунд она тоже стояла по оси в болоте. И опять перед машиной стоял Новокрещенов и пытался командовать водителем.
     Это было уже слишком. Я подбежал к нему, схватил за грудки, пытаясь вразумить. Но он опять бормотал что-то невнятное. Я приказал вызвать начальника штаба и главного инженера дивизиона.
    Через несколько минут подошли начальник штаба капитан Убразов и главный инженер капитан Евстифеев. Я приказал начальнику штаба принять командование дивизионом вместо временно отстраненного мной Новокрещенова, немедленно сообщить об этом личному составу дивизиона и доложить на ПКП полка. А с Евстифеевым и командирами групп начали готовить эвакуацию пусковых.
    Попытки вытащить машины одним, а потом, в связке, двумя Мазами, потерпели фиаско. Пусковые сидели в болоте плотно. Я пошел на ПКП дивизиона и доложил о ситуации командиру дивизии. Выходом из положения могла быть только помощь саперов. Благо командовал саперами мой друг Витя Крахмалец.

(продолжение в ч.6)