Терехов В.В. Записки ракетчика, ч.3

Партсобрание

Статья 6-я Конституции СССР. «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза. КПСС существует для народа и служит народу».

      Важнейшим условием для продвижения по военной службе было членство в КПСС. Когда я решил, что останусь в кадрах Вооруженных сил, сразу подал заявление с просьбой принять меня кандидатом в члены КПСС. Конечно, я за время учебы в институте я знал, как работает «сын Партии». И отдельные моменты работы руководителей комсомола вызывали удивление. Но в Партии такое невозможно.
     Так я думал до самого поступления в Академию. Среди политработников, с которыми мне приходилось встречаться, были, в основном, порядочные люди. Да и командиры мои были людьми твердыми, честно выполнявшими свой долг и требовавшими этого от подчиненных.
      А вот в Академии мое отношение к политработникам несколько изменилось. Причин тому было несколько. Во-первых, я стал старше и мог трезво оценивать многие вещи и события. Во-вторых, на лекциях по политэкономии и истории КПСС нам давали такие вещи, о которых раньше мы не только не знали, но даже подумать не могли. А в-третьих работа партполитаппарата в Академии существенно отличалась от их работы в войсках, причем далеко не в лучшую сторону.
      Естественно, мы, слушатели командного факультета, были членами партии. Это сейчас могут говорить: «Я был членом Коммунистической партии Советского союза».  Тогда партия в стране была одна. Хотя и других фраз я не слышал. Практически никто и никогда не говорил: «Я коммунист». И никто не спрашивал: «Ты коммунист?». Все было проще: «Ты член партии?», «Да, я член партии».
      Конечно, в фильмах все было как надо, и говорили и спрашивали «правильно». Хотя в замечательном фильме «Офицеры», который я первый раз посмотрел, когда приехал молодым лейтенантом в Валгу есть момент, при котором и в первый, и в десятый и в сотый просмотр перехватывает дух. Это когда возле санитарного эшелона офицер командует: «Офицеры и коммунисты – ко мне. Задержать танки…»
      Хотя то, что офицеры ведут за собой подчиненных, было и в Советской армии. А вот про политработников, точнее про многих из них, я сказать этого сейчас не могу.
     Основной задачей слушателей в Академии было хорошо учиться. И, естественно, на партсобраниях рассматривали эти вопросы. Но слушатели были людьми разными и случалось всякое. Кроме троек бывали случаи, когда нарушали распорядок дня, опаздывали на занятия, попадались за курение в неположенных местах. Бывали случаи, когда слушатели попадались нетрезвыми. Однажды такой случай был, когда с нами проводили занятия на ЗУЦ (загородный учебный центр в Балабаново). Пьяного майора «застукали» дежурные по офицерской гостинице. Ему бы уладить по-тихому, извиниться. Но, как известно, пьяному море по колено. И он «полез в бутылку», начал хамить, ругаться. Позвали дежурного по полку, преподавателей. Естественно, уже утром об этом знал начальник факультета.
     Генерал Семен Михайлович Бармас, фронтовик, доктор военных наук, профессор был уважаемым человеком не только в академии. Его знало все руководство РВСН, ведь все учились у него. С этим замечательным человеком я познакомился ещё до поступления. Он беседовал со всеми абитуриентами и удивился, увидев у меня в петлицах танковые эмблемы. А когда я сказал, что наш гвардейский Кенигсбергский Краснознаменный ордена Кутузова ракетный полк создан на базе 96 тяжелого танкового полка, это для фронтовика было очень приятно слышать.
     К нам, слушателям, он относился как к своим детям, с уважением и по-отцовски. Но если случалось что-то, что не вписывалось в нормальные рамки, он спрашивал строго. Так было и в этот раз, когда на партсобрании факультета рассматривали случай с этим майором. Конечно, сначала выступали слушатели. Говорили о том, что нарушать дисциплину недостойно коммуниста, что мы должны изжить случаи пьянства, а также курение, плохую физподготовку и тройки на экзаменах. «Мурыжили» его долго. А когда напряженность выступлений стала стихать, взял слово Бармас.  
     На партсобраниях «виновник торжества» мог не вставать, как на совещаниях офицеров. Но сажали его, как правило, на первый ряд.
    «Семен», так мы за глаза называли Бармаса, неспешно вышел к трибуне. Наверное, он готовился к выступлению. Обычно слушателей он называл по званию и на «Вы». А тут, оглядев зал и остановив взгляд на провинившемся, сказал: «Ну что-ж ты, Сергей Петрович. Как же ты так «накушался». Зал притих, такого начала никто не ждал. А то, что мы услышали дальше, на многие годы стало присказкой во всех Ракетных войсках. «Ну выпил пятьсот грамм…» Тут сидевший на первом ряду замполит факультета полковник Степанов вполголоса подсказал: «Семен Михайлович, триста».
     Бармас был не только прекрасным педагогом, но и человеком с отличным чувством юмора, и его интерпретация фразы замполита была великолепна: - «А замполит говорит, и ещё триста, - последовала небольшая пауза, - и хватит». Хохот в зале продолжался, как мне показалось, целую вечность.  
    Спроси сейчас любого, кто учился на нашем курсе, это вспомнит каждый. Не то партсобрание, не фамилию виновника, а то, что сказал Семен Михайлович. Конечно, с пьянством и другими пороками на том партсобрании не покончили. Зато во всех Ракетных войсках, на каждом торжественном, и не очень, мероприятии, после поднятия эн-ной рюмки обязательно звучала фраза: «Ну, выпил пятьсот грамм, а замполит говорит, и еще триста, и хватит».

Волоха
    - Волошин Владимир Иванович.
    Высокий нескладный капитан с юношеским лицом поднялся со стула и ответил: - «Я. Закончил Рижское училище в 1973 году, проходил службу в должностях старшего оператора, начальника отделения, зам. командира и командира группы, зам. командира дивизиона, член КПСС, женат, две дочери».
     Так мы в первый раз услышали и увидели Владимира Ивановича Волошина. По имени-отчеству его, конечно, мы не называли, уже на третий или четвертый день за ним закрепилось прозвище «Волоха».
     Балагур и весельчак, любитель пива и «ценитель женщин», он при этом имел острый ум и отличную память. На лекциях он, как правило, дремал, на практических занятиях старался выступить в начале, чтобы потом, по возможности, тоже подремать.
    Не отличаясь физической силой, он, тем не менее, не имел по ФИЗО хвостов. Договориться с любым офицером о сдаче вместо него нормативов было для него делом нескольких минут. А если, почему-то, невозможно было сделать «подставу», он приносил справку о болезни.  Трудно было найти службу в Академии, где бы у него, простого слушателя, не было знакомых. Мы, двоечники по ФИЗО, в первые зимние каникулы по приказу начальника курса полковника Комендантова Николая Степановича, ежедневно ходили в спортзал, а он, не делая ни одного упражнения, отдыхал. Мы, выбиваясь из сил, бежали 10 километров на лыжах, а он стоял на дистанции с повязкой «Помощник судьи».
     Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Весной 1981 года на Ленинских горах проходил обще академический весенний забег. Все бы ничего, но у Волохи подходил срок присвоения звания «майор», а с тройкой об этом не могло быть и речи. Нам по возрасту предстояло бежать три километра. Те, кто тренировался, чувствовали себя хорошо. Волоха не тренировался, но на все замечания командира отделения отвечал: «Ерунда, прорвемся».  Однако, видно ничего у него не получалось. С каждым днем шансов найти безболезненный выход из положения у него становилось все меньше. Волоха все больше хмурился при упоминании о забеге.
     И вот настал день старта. Весенняя листва, яркое солнце, бравурные марши академического оркестра не радовали Волоху. Мы, хоть и понимали трагизм его положения, все равно подшучивали: «Волоха, у тебя ноги длинные, так что при равном количестве шагов ты приблизишься к финишу быстрее». Он молчал.
     Вышли на вторую предстартовую линию. Преподаватель с кафедры физической подготовки, которого мы за глаза называли «гигант русской рукопашной мысли» пофамильно проверил стоящих перед ним и отправил на старт. Расстояние от стартующих до нас было метра три. Разница стартов по времени – 5 минут.
     - Так, Знаменские, Куцы, все размялись? - спросил он.
     - Так точно! - ответил кто-то.
     - Подышите глубоко, и не торопитесь со старта, -  напутствовал он и снова начал перекличку нашего забега.
    Назвав фамилию, он внимательно, с головы до ног оглядывал её владельца, рекомендовал кому ботинки перешнуровать, кому часы снять, кому ремень подтянуть. Закончив перекличку, он отошел в сторону и отвернулся. И тут Волоха, увидев, что мы остались без контроля, быстро перешел в голову стартующей перед нами группы. Расчет был прост. Если заметят, можно было сказать, что-нибудь, например, что хотел пожелать успеха. А вот если не заметят...  Иметь на трех километрах 5 минут запаса – это не просто много.
    Мы молчали, завороженные таким откровенным нахальством. Стоящие перед нами, в том числе Волоха, секунд через 20 после его перехода, стартовали. Подошло и время нашего старта. Уйти с дистанции или сократить маршрут не было никакой возможности. Мы стартовали, и набрав нужный темп продолжили бег. Дистанция представляла собой петлю в полтора километра, проходящую по двум параллельным дорожкам на противоположном от Лужников берегу Москва-реки. На развороте стоял преподаватель и отмечал номера пробегающих офицеров. Поскольку бежали люди с разной подготовкой, никто не обратил на Волоху внимания. Пробежав чуть более километра, мы увидели Волоху, неспешно трусившего в обратном направлении. Он с улыбкой поприветствовал нас.
    Долгие и утомительные минуты бега, отдых после финиша, и вот уже все отделение расположилось на одной скамейке. Волоха, без видимых следов усталости, сидел с геройским видом и потягивал из горлышка бутылки пиво.
    Командир отделения, среднего роста и очень плотного телосложения майор Мишин подошел последним.
    - Ну что, Волоха, пойдешь на академические соревнования честь факультета защищать, - сказал он.
     Волоха привстал со скамейки, улыбнулся и сказал:  
    - Нет, командир, я пробежал чуть лучше, чем на четверку, меня из наших трое обогнали.
    Шутка командира не удалась, но мы все-равно засмеялись.
    - Но по паре пива всему отделению ты все-таки поставишь, иначе…, -  и командир тоже улыбнулся.


Телеграмма
     - Майор Терехов Владимир Витальевич!
     Один из офицеров встал и, одернув китель ответил: Я.
     - До академии пять лет командовал стартовой батареей, солидный стаж, назначен командиром дивизиона в Нижний Тагил. Думаю, с таким опытом на новой должности справитесь?
     - Так точно, товарищ Главнокомандующий, - ответил офицер.
     Главнокомандующий ракетными войсками стратегического назначения Владимир Федорович Толубко, а это был он, удовлетворенно кивнул и посмотрел на лежащий перед ним листок: - семья уже солидная, сын и дочь. Надо, Алексей Петрович, отправить телеграмму, чтобы предоставили квартиру в первую очередь. У нас в Нижнем Тагиле положение с квартирами не очень хорошее.
     - Есть, товарищ Главнокомандующий, - ответил сидевший рядом генерал.
    Это было перед выпуском из академии. Тогда, в 1982 году, Главком собрал офицеров, назначенных на должность командиров ракетных дивизионов, полков и офицеров штабов Ракетных армий. Многие, в том числе и я, уже встречались с ним в академии или в войсках. Но лично беседовать приходилось двум-трем из более чем тридцати присутствующих.
    К этой встрече мы долго готовились, обсуждали, какие будут вопросы и как надо отвечать. Но все оказалось проще. Вопросы касались только семьи и будущей службы. После того, как Главком познакомился со всеми офицерами, он коротко охарактеризовал международное положение и поставил задачу: «Обмануть (он, правда, сказал по другому, на командирском языке  на..бать) противника, не дать ему никакой информации о Ракетных войсках. Вас этому учили два года. А теперь покажите в войсках все, что вы умеете. Обстановка в войсках сложная, новая техника, люди, проблемы с жильем… За все мы с вами в ответе».
     Выступление Главкома было эмоциональным и ярким. В аудитории мы довели основные мысли до остальных офицеров.
    - А Терехов самого главного не сказал. Ему одному Главком квартиру обещал, и приказал телеграмму в дивизию отправить, - сказал с улыбкой майор Волошин, или просто Волоха, как звали его на курсе.
    - Да брось ты, Волоха, ну кто я такой, чтобы про меня телеграммы посылать, - сказал я.
    - Ты не прав, Терехов, - сказал подполковник Козлов, назначенный после выпуска на должность командира полка, - Слово Главкома – закон, будет и телеграмма, и квартира.
     Выпускные заботы притупили остроту этого эпизода. Приехав в дивизию, я не обратил внимания на пристальные взгляды командования в мою сторону. Ключи от новых квартир получили все прибывшие в дивизию офицеры. В городке сдали новый дом, и командование создало резерв для выпускников.
    Вот только первый приезд в полк немного насторожил. По ошибке я при сборах в дорогу отправил в контейнере парадную форму, форменные ботинки и сапоги. Поэтому в полк пришлось ехать в повседневной форме и щегольских коричневых лаковых туфлях.

 Фото 26. Борис Владимирович Жуков во главе строя полка.

     Я приехал в полк на попутке, на КПП показал предписание.
     - А вон командир идет,– сказал контролер КПП.
     Небольшого роста, худощавый подполковник, затянутый в портупею, в сияющих, не хуже моих лаковых туфель, сапогах долго и внимательно меня осматривал. В ожидании нагоняя за форму, я, тем не менее, смотрел ему в глаза.
     - Квартиру получили? - спросил командир.
     - Так точно, - ответил я.
     - Давайте ко мне в машину, поезжайте домой, устраивайтесь, осмотритесь, сегодня пятница, в понедельник быть на службе.
 Двадцать минут до жилого городка ехали молча. У штаба дивизии вышли из машины и подполковник, протянув руку, сказал: «Если что, звоните подполковнику Курдову Николаю Ивановичу. Вы его дивизион принимать будете».
     Шли дни и недели службы. Сдача на допуск к самостоятельной работе, подготовка к новому учебному году, обслуживание техники, заботы по хозяйству – все это было мне знакомо не по книгам.
Командир полка Борис Владимирович Жуков ничем меня от других не отличал. Хвалить командиров дивизионов было не принято, а ругал он меня не больше остальных. За серьезную неисправность техники, возникшую по вине личного состава, отстаивал у командира дивизии, сказав, что уже наказал… И, конечно, ни о какой телеграмме, ни я, ни он не вспоминали.
        Отдыхать приходилось редко, поэтому иногда при проведении рекогносцировок местности мы позволяли себе немного расслабиться.
        Очередная рекогносцировка заканчивалась на учебной полевой позиции моего дивизиона.

 Фото 27. На рекогносцировке

     Апрельский день был хоть и теплый, но пасмурный. Снег на полянах частично растаял, но земля была еще сырой и холодной. Пока Жуков и я осматривали позицию, мои коллеги – командиры дивизионов, развели костер, согрели кашу и чай. На землю расстелили плащ-палатки и принялись выкладывать домашнюю снедь. Руководил всем старший из нас подполковник Злобич. К нашему приходу все было готово. Только фляжки со спиртом видно не было.
     Командир полка, оглядев импровизированный стол, сказал: «И вы думаете, что я поверю, что вы выпить не хотите?»
     - Как скажете, товарищ подполковник,- ответил за всех Злобич.
     - Дело сделано, можно и отдохнуть. Все равно уже поздно, в полк не поедем, можно и выпить по чуть-чуть, - сказал Жуков.
     Мы оживились и каждый полез в свой портфель за фляжкой.
     - Ну, четыре будет много, одну оставьте, и хватит, - заметил Жуков.
     - Пока хватит, - уточнил командир первого дивизиона майор Симаков.
    Налили, выпили за тех, кто на боевом дежурстве. Завязался разговор о предстоящих учениях. Незаметно закончилась первая фляжка, появилась вторая. От темы учений перешили к «разному». Вспоминается в таких разговорах, как правило, только хорошее. Рассказывал и я – о службе до академии, об учебе, о том, как узнал, что назначен в Нижний Тагил.
    И тут Жуков, до этого в основном молчавший, сказал: «Ты нам баки не забивай. Мужик ты с виду простой, но «лапа» у тебя есть».
     - Да что Вы, Борис Владимирович, какая «лапа». Отец был майором, тесть тоже. Вот они, руки мои, не мохнатые, не волосатые, - сказал я и демонстративно вытянул вперед руки.
     - Ладно тебе, - сказал Жуков,- В дивизию десять человек приехало, а телеграмма о выделении квартиры касалась только тебя. Да и подписана была начальником управления кадров РВ.
     Эта новость меня поразила.
    - Когда комдив довел телеграмму, у меня тоже челюсть отвисла - сказал Жуков, - Вот, говорю, - товарищ генерал - как «позвоночный», так ко мне в полк.
      Позвоночными мы называли тех, у кого были высокопоставленные родственники или друзья, часто звонившие не только командиру полка, но и выше, с различными просьбами о своих родственниках.
Но комдив сказал: «ничего, год потерпишь, ты же в академию собрался, небось, он за год тебе дорогу не перейдет. А когда ты пришел представляться в лаковых ботинках, я так и подумал, «да этот не переработает».
     - А ты мужик ничего, вот только демократию развел, по имени-отчеству не только своих замов, но и лейтенантов называешь.
 Я, наконец-то, пришел в себя, мужики налили очередную, выпили, и я рассказал про то, как нас собирал Главком. Посмеялись, а когда рассаживались по машинам, Жуков, так, чтобы никто не слышал, сказал:
     - Ну, ты хоть мне, по секрету, скажи, кто у тебя наверху? - И хитро подмигнул.
   Прошло пять лет и 1 сентября 1988 года я тоже приехал в Академию. Преподавателем на кафедру «Тактика». И после положенных представлений руководству кафедры вместе с Олегом Тюрниковым спустился на третий этаж. Постучался, открыл дверь преподавательской и доложил: «Товарищ полковник, представляюсь по случаю назначения на должность преподавателя кафедры «Тактики».
    Мы с Борисом Владимировичем Жуковым, а докладывал я именно ему, обнялись и он, улыбаясь, сказал: «Так это Тюрников твоя «лапа». И мы втроем засмеялись.


«Пуля»
    Теперь уже в далеком 1982 году я, выпускник командного факультета Военной академии имени Дзержинского (ныне Академия Ракетных Войск Стратегического Назначения имени Петра Великого), приехал в Нижний Тагил. Правда, Нижний Тагил это только название. На самом деле жилой городок дивизии находился в 25 километрах от города и назывался Свободный. В городке находились дома для офицеров дивизии, штаб дивизии, и части непосредственного подчинения, сокращенно ЧНП. Хотя, как правило, мы их называли ЧМО, что тоже можно было расшифровать как «части материального обеспечения».
    А боевые полки располагались еще дальше, на отдельных площадках. И, как правило, на вопрос о том, где служишь, офицеры говорили «на первой (или другой) площадке».  Я начал службу в должности командира второго дивизиона на первой площадке. После того, как меня представили полку, началась моя служба. Уже в первый день я почувствовал, что смотрят командиры дивизионов на меня как-то не так. Потом я узнал, что моему появлению предшествовали интересные события.
    В первый день на обеде, когда я познакомился с командирами дивизионов, я сразу спросил, как принято «вливаться в коллектив». Они посмотрели на меня странно, но сказали: «Как обычно, назначаешь место и время. Мы всё пьем и едим, не бойся». Бояться мне было нечего, посоветовавшись через пару дней, решили, что сделаем это после первого ПХД (парково-хозяйственный день - так называлась суббота). После ПХД мы пошли на берег небольшой речки, которая находилась метрах в 400 на восток от жилого городка «первой площадки».  Кроме трех командиров боевых дивизионов на мероприятии был еще командир эксплуатационно-ремонтной группы (сокращенно ЭРГ) майор Женя Шлейник.  Крупного телосложения, старше нас, майор, весельчак и балагур, он был своим и душой компании.  А вот командира дивизиона боевого обеспечения мы сторонились. Странный мужик, подчас не мог не то, чтобы что-то решить, но и ответить на простейший вопрос. Хорошо, через пару месяцев его убрали, а на его место пришел еще один «наш человек».
     В подчинении Жени Шлейника была котельная. Это было хорошее место. Всегда тепло, под крышей, вода и электричество. Там у него был свой кабинет. И там мы частенько собирались выпить - закусить, посидеть - поговорить, а иногда и расписать «пулю», то есть сыграть в преферанс.  Так было и в один из дней летом 1983 года.
     В субботу мы, после ПХД, проводив командира полка, собрались у Жени в котельной. Выпили, поговорили, а потом «расписали пулю». Поскольку пили спирт, бутылок не осталось. А посуду потом убрали Женькины подчиненные.
     Понедельник начался как обычно. А часов в 12 нас оповестили, что едет командир дивизии. Мы разошлись по учебным классам. Комдив был около часа, потом уехал. А на обеде Женя рассказал нам вот что. Комдив, как только приехал, пошел в котельную. Там всегда был порядок, и Шлейник не волновался. Но вот командир дивизии дошел до дверей «кабинета».
     - Открывай, Шлейник, - сказал он.
     - Так ключей нет, товарищ генерал, - попытался отшутиться Женька.
     - Тогда ломай дверь, - сказал комдив.
    Шлейник знал, что отсутствие ключей комдива никогда не останавливало. Кто-то из подчиненных Шлейника нашел ключ и открыл дверь. Там был порядок. Конфуз случился, когда комдив открыл ящик стола. Там лежала «Пуля».
    - А это что? - спросил генерал, - «Пуля»?
    - Так точно. Пуля, - был ответ.
    - Ну «Ш» это ты, «С» это Симаков, «З», понятное дело, Злобич. А кто «Я»? – спросил генерал, - Терехова втянули?
    -Товарищ генерал, Терехов на «Т» - попытался пошутить Шлейник.
    -Так кто это? - переспросил генерал.
Мы знали, что командир дивизии скоро уйдет, и Женя отшутился:
    - Вот когда Вы, товарищ генерал, будете уходить, я Вам скажу.
    С тем тогда все и закончилось. В конце лета ушел в академию Жуков, Женька пошел на повышение в ЧНП дивизии, я ушел на начальника штаба полка. А скоро ушел и командир дивизии. И, как положено, собрал на «отвальную» командиров частей. Был там и Женя. И вот, когда уже выпили и закусили, вдруг генерал сказал:
    - Шлейник, а ты помнишь, что ты мне обещал в котельной на первой площадке?
    - Так точно, товарищ генерал, что обещал, я все сделал, - сказал Шлейник.
    - Нет, ты мне обещал сказать, кто с вами в преферанс играл под буквой «Я».
    - Так точно, товарищ генерал, помню.
    - Ну и кто, Терехов?
    - Так точно,- сказал Шлейник.
    Все бы на этом и закончилось, если бы на мероприятии не было начальника штаба дивизии полковника Быкова.
    Наутро, не успел я приехать в полк, в моем кабинете зазвонил телефон.
    - Начальник штаба дивизии, - предупредила телефонистка.
    - Майор Терехов, слушаю, товарищ полковник, - ответил я.
    - Это я тебя слушаю, - сказал Быков, - ты оказывается в карты играешь, наверное и с подчиненными тоже?
    - Никак нет, товарищ полковник, не играю, а тем более, с подчиненными.
    - А играл?
    - Давно это было, товарищ полковник, - сказал я. - Уже и забыл, что это такое, если карты, так только топографические.
    - Ну хорошо, работай, - и положил трубку.
    Зашел командир полка подполковник Никитин Сергей Валерьевич.
    - Что Быков звонил? - спросил он.
    - Я не понял, товарищ подполковник, спросил, играю ли я в карты с подчиненными?
    Никитин рассмеялся и рассказал про разговор генерала со Шлейником на проводах.
    - Быков рядом со мной сидел, и сказал, так вот чем у тебя начальник штаба занимается.
    Мы засмеялись и пошли на КП.

Отвертка
      Больше всего во время службы в армии я любил полевые выезды. К сожалению, во время службы в Эстонии в поле мы выезжали очень редко. А вот в Нижнем Тагиле учения и дежурства на полевых позициях бывали довольно часто. Помню, как перед первым выездом на комплексе «Пионер» я спрашивал у начальника штаба дивизиона майора Костина, где должен ехать я, командир дивизиона. Понятно, что я должен вести колонну, а головной машиной был БТР. И вот тут Виктор Петрович рассказал, что лучше всего ехать сверху, «на броне». Это меня немного удивило, но объяснения были вполне убедительные. Мерная, неторопливая езда со скоростью не более сорока километров в час в теплой кабине БТР, да еще при легком покачивании, способствовала быстрому засыпанию. А на верху, даже суровой морозной тагильской зимой, в меховой куртке и валенках очень хорошо. Меховой шлемофон также имелся, со связью проблем нет. Так мы с ним и поехали на первый выезд. Он с одной стороны башни, я с другой. Пулемет под рукой, держаться удобно.  Ветерок обдувает, комары не кусают. Так я и ездил, и зимой, и летом. Но в июле 1983 года пришло новое указание, что командир дивизиона должен быть в машине подготовки и пуска ПКП (подвижный командный пункт) дивизиона. Как раз через некоторое время мой дивизион должен был выходить на учения в поле. Все попытки убедить командира полка в том, что я должен ехать в головной машине, были бесполезны. Подготовка к учениям шла своим чередом. Готовили документы, проводили занятия с людьми, проверяли технику. Никаких проблем на предстоящих учениях мы не ожидали. В установленное время я доложил командиру полка, что дивизион к учениям готов.
   
 Фото 28.Самоходная пусковая установка комплекса «Пионер»

     Сигнал тревоги не был для нас неожиданностью. Все шло по плану. Свернули оборудование, погрузили все, что положено, доклад о готовности и колонна выехала за пределы полка. Ехать в закрытой машине управления – удовольствие ниже среднего. На штатных креслах едут офицеры дежурной смены, места в кабине мало, стоять неудобно, на низеньком складном стульчике сидишь, как на полу. А уж про стол для документов или карт вообще говорить не приходится. Впереди предстояла длинная, бессонная ночь. И решение подремать в небольшом переднем отсеке было, на мой взгляд, правильным. Там, на полу, лежало пару матрасов. Прилег, не раздеваясь, и практически сразу уснул. За несколько дней до выхода поспать удавалось по четыре-пять часов в сутки. Подремал около часа. За это время доехали до Нижнего Тагила. Через приоткрытые окна показались первые городские постройки, когда, внезапно, машина подготовки и пуска остановилась. Я выскочил из машины, подбежал к водителю и спросил, в чем дело. Он невнятно ответил, что заглох двигатель. По колонне уже передали приказ об остановке. С ближайшей машины прибежал прапорщик, механик – водитель. Он быстро осмотрел двигатель и обнаружил под машиной маслянистый след. Попытка завести двигатель успеха не имела. По первым признакам стало ясно, что заклинил двигатель. Движение в поле с такой машиной становилось весьма проблематичным. Остановка двигателя практически оставляла дивизион без связи. Я доложил о создавшейся ситуации командиру полка, и, получив распоряжение возвращаться, приступил к развороту колонны. Хорошо, что поблизости оказался большой перекресток, на котором удалось быстро развернуть пусковые установки с ракетами. Поврежденную машину взяли на буксир и колонна медленно двинулась в сторону полка. Расставить по сооружениям исправные машины не составляло большого труда. А вот огромную  машину подготовки и пуска затолкать руками в спецсооружение было достаточно сложно. Но  русского солдата никогда не останавливали трудности. Подключили кабели, заняли готовность и стали ждать прибытия специалистов по двигателям. Они приехали часам к десяти. Осмотр машины показал, что из-за повреждения радиатора вытекла охлаждающая жидкость, двигатель перегрелся и заклинил. Нашли и причину повреждения. Как только сняли защиту радиатора, на землю упала отвертка. Она и повредила радиатор. А вот как этот предмет попал в ограниченное пространство, выяснить было сложно. Одно стало ясно: попала отвертка в ограниченное пространство не случайно. Кто и за что хотел мне навредить, выяснить, к сожалению, не удалось.
      На следующий день привезли новый двигатель. Ставить его на место предстояло самостоятельно. Командир полка попросил кран в одной из соседних частей. На кране приехал капитан. Водитель, он же крановщик, прапорщик, лощеный, надушенный как из парикмахерской, не понравился мне сразу. Выйдя из своей машины, закурил. Пришлось сразу предупредить, что курение на старте запрещено, и вообще, на это надо спрашивать разрешение у старшего. Закрепили на двигателе крючья тросов крана, уточнили сигналы управления и начали работу. Крановщик сразу попытался опустить двигатель без внимания к моим командам. Пришлось выговорить ему, что он только крановщик и должен выполнять мои команды. Вторая и третья попытка так же не имели успеха. Капитан командовать своим подчиненным отказывался, чтобы не быть виновником вывода из строя машины. Еще раз выговорив этому «специалисту», я снова попытался поставить двигатель на место, но и эта попытка не удалась. Я приказал прапорщику поставить двигатель на стапель, высказал все, что я о нем, как специалисте, думаю, пообещал доложить об его работе командиру части и прогнал с позиции. Еще утром мой товарищ Саша Шевчик говорил, что у него есть БАТ (большой артиллерийский тягач) с краном нужной грузоподъемности, но Жуков, командир полка, обещал прислать нормальный кран. И вот теперь я решил воспользоваться предложением Саши. Через двадцать минут к сооружению подъехал обещанный БАТ с краном. Из кабины выскочил небольшого роста солдат и, подойдя ко мне, с грузинским акцентом доложил:
      - Товарищ майор, майор Шевчик сказал, двигатель надо поставить. Куда?
      - А сможешь? - спросил я.
      - Обижаете, я спичечный коробок БАТом закрываю, - парировал с улыбкой водитель.
     Его уверенность и рассказ Саши Шевчика вселяли уверенность в успехе.
     Я показал двигатель и место его установки. Грузин внимательно все осмотрел и еще раз улыбнувшись, сел за рычаги своего гусеничного агрегата. Особенностью было то, что короткая стрела не позволяла установить двигатель с места. Двигатель закрепили тросами на стреле крана и подняли на нужную высоту после чего водитель пересел за рычаги своего «танка» и с ювелирной точностью сдвинул его назад на нужное расстояние. Затем снова пересел за рычаги крана и, внимательно гладя на мои команды, опустил двигатель на штатное место. Вся операция, от прибытия до установки, заняла не более пяти минут. Все находившиеся рядом офицеры, прапорщики и солдаты были восхищены четкостью действий и настоящим мастерством. Отцепили тросы. Я подошел к водителю и от всей души его поблагодарил. Мы закурили. Я сказал, что доложу Шевчику о его мастерстве. Грузин опять улыбнулся и сказал: «Не надо, он и так знает». Тогда я предложил ему деньги, о чем сразу пожалел.
     - Обидеть хотите, товарищ майор? Я не за деньги Родине служу, - сказал солдат.
     Я извинился и сказал: «Ну а в чепок мы с тобой можем сходить?»
     «Чепок» - так называли в полку солдатский магазин. Вот тут грузин улыбнулся и ответил: «Ну если только в чепок, тогда можно».
     На следующий день после обеда мы с ним встретились, зашли в магазин и, выпив по стакану лимонада с пирожными, долго разговаривали о службе, семье и Грузии. Вот только фамилии этого мастера я, к сожалению, не запомнил. Так всегда, фамилии хороших людей не запоминаются.


Подведение итогов
       Подполковник Васечко, заместитель командира полка, сменился с командного пункта и неспешно шел вместе с помощником на обед. Летнее солнце светило в лицо и слегка слепило. Поэтому он не сразу обратил внимание на группу солдат, стоявших недалеко от трибуны на боковой дорожке. Из динамика доносился голос, показавшийся ему знакомым. А вот когда они вошли в столовую, владельца голоса он узнал сразу. Это был командир полка подполковник Жуков. В это время в клубе полка шло подведение итогов первого полугодия. Все официантки и еще несколько женщин, работавших в службах тыла, сидели в обеденном зале и слушали командира.
     - Это что такое, - спросил Васечко.
     - Так… командира слушаем, Анатолий Михайлович, - сказала с улыбкой одна из официанток, - подведение итогов.
     - Какое подведение, - удивился подполковник.
     - Из клуба, с самого начала трансляция идет, чтоб все знали своих героев, - продолжая улыбаться сказала она.
     Васечко повернулся и быстро вышел из зала.
    Так положено, что после проведения важного мероприятия в войсках, проводится подведение итогов. В первую очередь докладчик указывает на недостатки, имевшие место в ходе обучения, их причины и способы недопущения в будущем. При этом докладчик называет подразделения и командиров, где эти недостатки имели место и подразделения, где задачи решались успешно. Естественно, при этом соблюдались требования режима секретности, а «Доклад…» доводился до ограниченного круга лиц.
    Мне не раз приходилось присутствовать на подведении итогов, и сам я не раз их проводил. Но ни разу я не видел, чтобы командиры просто читали текст. Всегда были отступления и комментарии, естественно, разные люди делали это по разному, в зависимости от темперамента и других личных качеств.
     Подполковник Жуков Борис Владимирович был толковым и грамотным командиром полка. Служебный путь его не был усеян розами. Но, как грамотный командир, он знал до тонкостей, кто и что в полку должен делать. Но, в теории – одно, а на практике – другое.
     Каждый офицер считал себя самым умным на своем месте, и, как правило, «лучше всех знал», что и как ему надо делать. Поэтому, иногда мы, подчиненные, с прохладцей относились к указаниям командиров. Мол «мы и сами с усами». А то, что опыт и знания приходят с годами, мы тоже постигали не сразу.
    Мы, командиры дивизионов, естественно, обязаны были присутствовать на каждом таком мероприятии. Но ходили мы туда не только «по нужде». Чтение доклада в «исполнении» Жукова было не просто интересным. Это был целый спектакль, спектакль – экспромт, спектакль –  шедевр, спектакль – драма и комедия сразу. Выразительность сравнений и образов, которые он создавал, была настолько верной, что я поражался, как наш командир мог в долю секунды все это придумать. Некоторые его афоризмы и выражения мы запоминали и потом использовали в своей командирской практике. Не обходилось, естественно, и без «не парламентских» выражений. Так было не только у Жукова. Но он применял их не часто, всегда беззлобно, никогда не оскорбляя человека, с юмором. Те, кто это слушал, с удовольствием смеялись, а виновник от этого еще больше смущался. Когда над твоей оплошностью беззлобно, по-доброму смеются товарищи, а не начальство, это всегда действует более успешно, чем разнос начальника.
     Так было и летом 1983 года. Доклад на подведении итогов первого полугодия не раз прерывался смехом офицеров и смущением виновника, который стоял и краснел под взглядами товарищей.  
     Внезапно входная дверь открылась и в зал вошел подполковник Васечко. Он дежурил на КП полка, и на подведении итогов не присутствовал законно. Васечко подошел к Жукову и что–то прошептал ему на ухо. Жуков прервал чтение доклада, резко изменился в лице и вполголоса чертыхнулся. То, что было дальше, нас не просто поразило, а удивило и заставило расхохотаться.
Жуков посмотрел в зал и сказал:
     –  Орлов…
     Старший лейтенант Орлов, начальник клуба полка, частенько не ходил на обще полковые мероприятия, «наблюдая» за ними из своего «кабинета» в клубе.
     – Ну и где этот… начальник… клуба? Опять, где-нибудь в своей будке сидит? Ему что, подведение итогов полка неинтересно? –   обратился в зал командир.
    Жуков, как и многие из нас, недолюбливал политработников. Среди них были достойные люди, честно выполняли свой долг, они хорошо знали технику и несли боевое дежурство. А вот начальник нашего клуба старший лейтенант Орлов был бездельником и лентяем.
    Поднялся пропагандист полка, и спросив разрешения, прошел за кулисы. Через полминуты в зал из-за кулис вошел неопрятно одетый старший лейтенант. Его заспанный вид однозначно говорил, чем он только что занимался. А вот перед началом подведения итогов Орлов проверял работу системы радиотрансляции на все радиоточки полка. Точки эти были на плацу, в офицерской столовой, в казармах. Перед началом совещания он должен был отключить внешние радиоточки. Но, по своей бестолковости и безалаберности, забыл и не отключил.
     Подполковник Васечко, еще на плацу услышал голос командира полка.  А в столовой, куда он пришел со своим дежурным расчетом, голос командира грохотал на весь зал. Все официантки офицерской столовой и другие женщины, работавшие в службах тыла полка и оповещенные официантками, с удовольствием слушали доклад командира и от души хохотали там, где смеялись и мы, находившиеся в зале клуба. И дело не только в том, что доклад командира был секретным.  Им не важны были оценка боеготовности и прочие «мелочи». Их интересовали только «лирические отступления» командира. Естественно, Васечко приказал выключить трансляцию в столовой и побежал в клуб.
     – Я, товарищ полковник, –  сказал Орлов, глядя на командира.
    Дальнейшая речь Жукова была встречена залом не просто смехом, а настоящим гомерическим хохотом.
     - Орлов, ты старший лейтенант или шпак из деревенского клуба? – спросил Жуков, и продолжил, - Что за внешний вид, брюки не глаженные, галстук засален, рубашка как из ж… вытащена, котельщик у Шлейника чище и опрятнее. Ты почему не на подведении итогов?
    - Виноват, товарищ подполковник, я по трансляции…
    - Ах ты в «кабинете» слушал, сквозь сон? Это, наверное, новый метод, во сне обучаться?
    - Я не обучался…
    «Это он зря сказал, лучше бы слушал молча», - подумал я и не ошибся.
    -Ну конечно, чему тебе учиться. Ты же в «сумасшедшем звании», целый «страшный лейтенант», командир намеренно искажал фразу, на дежурство ты не ходишь, занятия с тобой никто не проводит, наверное, со школы за партой не сидел, а так и остался школьником.
    - Может, мать твою…Жуков сделал паузу, в зале тоже притихли, - говорю может мать твою пригласить? Я, правда, не директор школы, да и ты не второгодник…
    - Зачем мать…, - сказал Орлов, - я уже взрослый,
     В зале захохотали, а командир продолжал:
     - Какой ты взрослый, середина рабочего дня, а ты спишь, как младенец… У тебя ни стыда, ни совести, ни дисциплины, как был школяром, так и остался. Наверное, комсомольцам пора уже с тобой разобраться, или ты не комсомолец? Значка вот нет на кителе, может и комсомольский билет пора отобрать?
     - Он зацепился и отломился…, - хотел оправдаться Орлов, а командир дополнил:
     - За подушку?
     - Нет, за одеяло…
     Взрыв хохота в зале.
     - Это, когда я китель гладил на одеяле…
     - Так ты что, во сне гладил китель?
     - Нет, не во сне, на кровати…
     - На кровати спят, а не китель гладят, - сказал командир под очередной взрыв хохота.
    - Ты понимаешь, что даже взыскания для тебя в дисциплинарном уставе не придумали…На гауптвахту тебя сажать нельзя, ты же представитель культурного фронта, выговор тебя не беспокоит, самое полное служебное несоответствие тебе объявить нельзя, ты не служишь, а место занимаешь… А вот как ты перед начальником штаба будешь за нарушение режима оправдываться?
     - Так мне секретку уже не дают, товарищ подполковник, - хотел оправдаться Орлов, но его последнее слово перекрыл очередной взрыв хохота.
     - Вот, это правильно, - сказал командир.
     - А то пистолет ты домой увозил…
     - Я не увозил, он случайно в портфеле потерялся…
     - Так ты даже в своем портфеле не можешь порядок поддерживать, а не только в клубе…
     - В клубе порядок, товарищ подполковник, - хотел оправдаться Орлов,  но командир не останавливался…
     - А как ты трансляцию подведения итогов на весь городок пустил? - спросил командир.
     - Я не пускал, оно само…
     И опять хохот в зале.
     - Да, наверное, надо мать твою пригласить, - опять сказал командир, - Пусть она хоть форму твою приведет в порядок, да научит тебя как на службе себя вести. А может мы её возьмем на службу, начальником клуба? А ты будешь в Тагил к бабам ездить, может и жену найдешь…
    - Да я пока не собираюсь жениться, - сказал Орлов.
    - Ну да, кому ты такой зачуханный нужен, - сквозь смех в зале сказал командир.
    - Так что, начфин, наверное, и денежное довольствие надо матери его перечислять, - сказал командир, - или государству отдать, он все равно прогуляет или потеряет.
    - И из полка тебя выпускать нельзя, а то расскажешь кому-нибудь, какие у тебя выключатели в клубе, хотя для тебя, наверное, и это – самая большая военная тайна. И пока не приведешь в порядок себя и свое хозяйство – да не смотри ты на штаны, я про клуб говорю, - сказал командир, - будешь сидеть в полку.
    И переходя к официальному обращению закончил: - Идите, товарищ старший лейтенант, выключайте трансляцию.
   Орлов побежал за кулисы, споткнулся на лестнице, чем опять вызвал хохот в зале, и очередное замечание командира, что он до сих пор еще не проснулся.
   А женщины, слушавшие это все в столовой, долго потом посмеивались над Орловым и предлагали «позаботиться» о нем, о «его хозяйстве» и его родителях.
   Когда я стал командиром полка, то уже на второй день поразился. Начальник клуба у меня в полку был копия Орлов.
   – Где же их, таких начальников клуба, берут? –  думал я после очередной выходки моего начальника клуба. Но ответа найти не мог.


Елки
     Когда я служил в Вооруженных Силах, новый учебный год в войсках начинался 1 декабря. Правда, чаще всего в этот день он и заканчивался. К началу обучения готовились тщательно. Планирование занятий, подготовка учебных мест и классов, подготовка занятий, руководителей и обучаемых. В полки и подразделения приезжала толпа проверяющих, которые контролировали каждое занятие. В конце дня подводили итоги, изредка поощряли, чаще наказывали. Эти мероприятия называли по-разному, например, «парад победителей и награждение руководителей», «поощрение непричастных или наказание невиновных».
     Но, как правило, на следующий день все шло по-другому. Вместо занятий кто-то шел на обслуживание техники, где-то что-то потекло, или не потекло, ремонт классов или уборка снега и еще много всяких мероприятий, которые не были указаны ни в каких расписаниях.  И так до начала второго полугодия, до первого июня.
     Так было и в 1982 году. 30 ноября, Нижнетагильская дивизия, «первая площадка». Я – командир второго дивизиона, как и все другие командиры, готовился сам и готовил дивизион к началу нового учебного года. После обеда на совещании командир полка Борис Владимирович Жуков в очередной раз рассказал, как с нас спросят на парткоме, и про служебные карточки со взысканиями, и про то, что он до академии из-за нас не доживет, (а он собирался в Академию преподавателем) и еще много про что. Конкретно мне он напомнил, что еще осенью ставил задачу посадить елки на дорожке перед штабом, но «моих высших образований не хватает, чтобы это все запомнить и выполнить. А вместо блокнота, куда я все записываю, лучше бы писал на пачке сигарет, чтобы выбросить её после совещания, все равно ни хрена не делаю, и непонятно, чему нас учили в «акадэмии». И если завтра командир дивизии приедет и не увидит елок, то парткома мне не избежать.
      Мы, командиры трех боевых дивизионов, вышли из кабинета Жукова и пошли по своим подразделениям. Основная масса офицеров после вечернего построения уехала домой. Я собрал в канцелярии нескольких офицеров и прапорщиков. Задачи были простые: паре офицеров и старшине еще раз проверить все помещения казармы, один из замов был направлен в учебный корпус. А одному из прапорщиков я поставил задачу «посадить елки». Человек он был толковый, хорошо знавший местные леса, но когда я сказал ему, что надо делать, он посмотрел на меня не то чтобы с удивлением, а как трезвый на пьяного. Пришлось повторить, уточнив при этом, что елки должны быть выше сугроба сантиметров на 60-70 и «расти» по одной линии. И завтра их не должен унести или даже наклонить ветер или пурга. А на улице 30 ноября стоял мороз под двадцать градусов. Третий раз передав ему почти дословно речь командира полка и получив ответ «есть», я пошел к майору Симакову, командиру третьего дивизиона.  Уходя от Жукова мы с командирами договорились, что через полчаса соберемся у него и хлопнем по соточке. Изменить или отменить это мероприятие не мог никто.
      Быстро разложили на столе по паре бутербродов, налили спирт в стаканы, выпили. Как говорится, между первой и второй…закусили, перекурили за неспешным разговором о том, что будем делать послезавтра, после «окончания первого дня обучения» и продолжения обычной повседневной деятельности. Выпили по третьей и пошли по своим подразделениям.
      Я вышел из казармы Симакова и на лестнице столкнулся с заместителем командира полка по тылу подполковником Лиманским.
      - Терехов, куда твои бойцы воду носят? - спросил он.
      - Так, командир приказал елки посадить на центральной линейке, вот носят воду, поливать.
      - Понятно, - сказал он и пошел к Симакову.
     Не успел я зайти в свою канцелярию, как меня догнал дежурный и передал приказ срочно прибыть к командиру полка.
     Лиманский, поднявшись к Симакову, понял всю несуразность моего ответа про полив елок и позвонил командиру.
     А ведь елки действительно поливали. Прапорщик с солдатами нарубили в редколесье полтора десятка одинаковых елок, принесли их к казарме и принялись «сажать». Самым простым оказалось втыкать лом в «военный» прямоугольный сугроб, размеченный веревкой. А для того, чтоб елки не упали, заливали ямку под ствол водой. На морозе вода схватывалась быстро.
     Что конкретно сказал мне командир полка сейчас уже трудно вспомнить. Он говорил мне и о том, куда надо идти, и вспоминал родственников, и про «акадэмию», и про партком, и про лесников, с которыми я не рассчитаюсь до дембеля. А елки простояли до весны, хотя командир дивизии первого декабря вроде их и не заметил.


Женя Шлейник
       С этим человеком я познакомился в первый день пребывания в 433 ракетном полку (первая площадка) в Нижнем Тагиле. Выше среднего роста, плотного телосложения майор подошел после обеда, когда я разговаривал с командирами первого и третьего дивизионов. Он поздоровался за руку и представился просто: «Женя». Кто-то из командиров сказал, что это командир ЭРГ (эксплуатационно-ремонтная группа). Стало понятно, что без его хлопотного хозяйства жизнь в полку сразу остановится. Тепло в казармы, вода, канализация, электричество - все это находилось в его компетенции. Выше майора не прыгнешь, а забот – полон рот. При этом, как ни странно, комплектованию этого подразделения уделялось мало внимания. Зачастую к нему попадали солдаты из республик Средней Азии, которые плохо владели русским языком. Правда, другой особенностью этого контингента было то, что им прививали с детства слушать старших и не чураться никакой работы. Что касается обучаемости, они быстро постигали даже достаточно сложные специальности механиков котельных. А от правильности выполнения ими своих обязанностей, особенно в условиях сибирской морозной зимы, зависела в прямом смысле, жизнь всего полка.
       Женя человек был интересный и разносторонний. Он прекрасно разбирался во всем многообразии оборудования своего подразделения. Его солдаты всегда ходили чистыми, в поглаженном обмундировании. Казарма ЭРГ по благоустройству, чистоте и порядку была лучшей в полку. В котельной, которая работала на мазуте, всегда была чистота и порядок. Женя был по характеру человеком спокойным, веселым, с большим чувством юмора. Я, как и два других командира боевых дивизионов, несмотря на разность решаемых задач, сразу с Женей сошелся. Кроме того, в его котельной была комната, которую он называл своим кабинетом. Там мы частенько собирались пропустить по сто грамм спирта или поиграть в преферанс.
       Когда Женя узнал, что моя супруга химик по образованию, он сразу сказал, чтобы я оформлял её лаборантом. А условия работы были такими, что наша маленькая дочь несколько раз на целый день приезжала с супругой в котельную.
      Одной из задач, которую командир полка подполковник Жуков Борис Владимирович поставил Шлейнику, было руководство женщинами-военнослужащими. В то время женщин на службе было мало, а вот проблем с ними - много. Большая часть женщин служила в подразделениях тыла. Одной из проблем была форма одежды. Это лейтенанту было просто пойти на вещевой склад и получить все, что есть (не все, что надо, а именно все, что есть). И потом самостоятельно, особенно если он был холостяк, подгонял, подшивал, ушивал и так далее. А уж про «пришить погоны и петлицы» это совсем просто. Эти элементы на форму своей супруги я пришивал сам.  
       А кроме формы одежды ещё были политзанятия и другие виды боевой подготовки, о которых большая часть женщин знала только от своих мужей.
      Летом 1983 года дивизию проверяла комиссия Главнокомандующего РВСН.  Естественно, Шлейник получил команду провести строевой смотр женщин-военнослужащих. Объявил он об этом за несколько дней. В установленное время все женщины-военнослужащие полка собрались на плацу. Именно собрались, а не построились. Строй, естественно, они видели. Но как надо строиться, где место каждой в строю, не знали. Подошел Шлейник с начальником строевой часть. Я, к сожалению, не был на том построении, а рассказ жены не позволил воспроизвести события в их правильной последовательности. Мы, через несколько дней, расспросили Женю об этом построении. Но он сказал, что построить полк новобранцев было-бы куда проще. Построились по ранжиру. Начальник строевой части сделал перекличку, напомнил каждой в каком подразделении или службе полка они числятся. Для некоторых это оказалось открытием. Исполняющие обязанности писарей или кладовщиков тыловых служб оказались военнослужащими боевых дивизионов, связистами или фельдшерами. Хорошо, что офицеров от командира группы и выше практически все они знали. Это потом, и у меня в полку появилось много женщин – связистов, причем очень высокой квалификации. А в том далеком 1983 году женщины, независимо от штатного места службы, трудились, обычно, в вещевой, продовольственной службе или других подразделениях тыла.
      Строевой смотр начался с осмотра внешнего вида. В целом, все было нормально. Форма подогнана, погоны, петлицы и другие знаки размещены правильно. Говорить о строевой подготовке, естественно, не приходилось, хотя несколько строевых приемов Женя показал. Попытались, было, отработать, но потом решили не тратить времени даром. Вечером на совещании Щлейник доложил командиру полка, что строевой смотр проведен, замечания по форме одежды устранены. Но было видно, что чем-то Женька был недоволен, какая-то недосказанность чувствовалась в его словах. Но у Жукова, кроме женщин, перед проверкой было много более важных забот. Поставив Шлейнику задачу держать внешний вид женщин на контроле Жуков посчитал вопрос решенным. Проверяющие приехали в дивизию, и на следующий день должна была начаться проверка полков. Шлейник подошел к автобусу, на котором женщины уезжали домой и, как всегда улыбнувшись, сказал, чтобы завтра все были одеты как надо.
      Наутро в полку началась проверка. После развода мы пошли по местам занятий. Шлейник, поручив подразделение одному из своих подчиненных, пошел к въездному КПП встречать автобус, на котором приехали женщины. Когда все вышли из автобуса, Шлейник приказал военнослужащим – женщинам построиться. Урок не прошел даром, все быстро заняли свои места в строю. Женька обошел строй, пристально глядя каждой даме в глаза. Он был вне себя. Только природная интеллигентность не позволяла ему высказывать мысли так, как он хотел. Он еще раз обошел строй и, наконец, сказал: «Это что такое, вы что на себя надели?» Кто-то из строя сказал: «Евгений Валентинович, Вы же сами сказали вчера, чтобы все были одеты, как надо?»
      Женя еще раз быстро прошел вдоль строя, резко остановился и громко сказал: «Понимаете! Приехали офицеры из Москвы!!! А Вы им что покажете? Застегнулись на все пуговицы, галстуки понадевали. Или вы думаете, что они там военной формы не видели, в Москве? Вы понимаете, придут молодые полковники, генералы, а Вы»?
      Как рассказывала потом моя супруга, все стояли и не могли понять, чего он хочет. «Да они там и не такую форму видели, в Москве. А Вы, - он сделал паузу, - Вы же ЖЕНЩИНЫ, - на этом слове он сделал акцент, поднял руку и многозначительно посмотрел в небо, - а вы форму им собираетесь показать, - снова последовала пауза, было видно, что он подбирает правильные слова. Потом сделал короткий утверждающий жест рукой и твердо сказал: «Чтобы завтра все были одеты, - последовала небольшая пауза, - как ЖЕНЩИНЫ. Декольте до аппендицита, юбки покороче, каблуки побольше, и еще раз повторил, - Декольте до аппендицита, - снова последовала пауза, и добавил, – спереди и сзади. И прически… Да что я Вас учу, Вы сами все знаете». И, резко повернувшись, пошел к казармам.
      Женщины не были-бы женщинами, если бы на следующий день фразу «декольте до аппендицита» не знала вся дивизия, от командира до последнего в списке солдата. А её автора и так все знали.


Одесситка
      Август 1983 года запомнился мне по многим причинам. Во-первых, мой дивизион проводил регламент. Конечно, до этого мне неоднократно приходилось участвовать в таких мероприятиях, но на другой технике. Во-вторых, с первого дня пришлось испытать «нападки промышленников». В-третьих, я узнал, как быстро распространяется информация в городке. В-четвертых, я понял, что мир тесен и встречи бывают самые невероятные. Но, обо всем по порядку. Раньше, в Эстонии, все виды регламентов я проводил «на старте». Но техника комплекса «Пионер» была значительно сложнее, и обслуживание многих систем проводилось узкими специалистами, в том числе и представителями промышленности.
     Весь дивизион мы перегнали на шестую площадку. Дежурство, естественно, не прекращалось, что налагало определенные сложности на вопросы размещения, питания, отдыха личного состава и состояния техники.
     Постоянные бригады промышленников, узнав, что я первый раз провожу регламент, сразу попытались «наехать». Для проведения многих операций применялся спирт. Именно в Тагиле я впервые услышал термин «шило», так называли спирт. Как только я получил две канистры «шила», сразу возникло много вопросов. Ко мне подошел старший из представителей промышленности и потребовал, чтобы весь спирт был отдан ему. Об этом меня сразу предупредил Виктор Петрович Костин, начальник штаба дивизиона. Как человек более опытный, не раз проводивший регламент, он посоветовал сделать две вещи. Первое – одну канистру сразу отвезти домой, мол лучшего места нет. Второе – «промыслам», так между собой мы называли представителей промышленности, выдать четверть от положенного. «Им сколько не дай, все равно все выпьют, а скажут, что истратили и придется давать еще», - сказал он, - а у нас все равно заберет полк, да и дивизия «наедет», а от неисправностей по нашей вине никто не застрахован.
Надо сказать, что за год совместной службы с Виктором Петровичем я много раз убеждался, какой это честный и порядочные человек. Он и здесь решил, что будет дежурить сам, иначе «доблестные заместители по БУ наворотят такого, что потом долго будем расхлебывать».
     Представитель «промыслов» сразу получил «от ворот поворот», предложение не разговаривать таким тоном, а получить «четверть от положенного» и нормальные отношения. На его крик, что он пойдет жаловаться, я ответил, что «на голос меня не возьмешь, а послать я могу так далеко, что он и не представляет». А если не хочет, по-моему, не получит вообще ничего, а каждую операцию со спиртом мы будем контролировать «с мензуркой» от начала до конца, то есть от наливания из канистры и до утилизации остатков. Он выругался, получив то же вслед от меня, но через несколько минут подошел с канистрой и получил «что положено».   
     В конце рабочего дня мы с командиром группы Сашей Хрусталевым сели в «обмывщик», подъехали прямо к моему подъезду и, как нам показалось, «втихаря» занесли домой канистру спирта. Таня с детьми отдыхали в Одессе, поэтому мы «попробовали по соточке», с тем Саша и ушел. На всякий случай я перелил часть спирта в трехлитровые бутыли. И это было правильно. Как оказалось, «втихаря» не получилось. Часов в десять вечера раздался звонок в дверь. На пороге стоял начфиз дивизии с флягой. Он что-то говорил про сборы, сдачу зачетов, комиссию из армии. Я, не дослушав до конца, взял флягу, открыл крышку, вставил воронку и наполнив флягу, отдал владельцу. Фляга была «раздутая». Такие я видел много раз. Чтобы в неё больше входило, флягу заполняли водой и выбрасывали на мороз. В результате, объем от 0,75 л увеличивался до 1 литра, а иногда и больше.  
      Наутро повторилось то же самое, только с другим «начальником». Я, понимая, что это не последний «визитер», перелил весь спирт в банки и бутылки, а с канистрой, демонстративно, через весь городок, прошел на автобус. Когда я приехал на площадку с канистрой, все, в том числе и Костин, удивились. Но когда я рассказал, про «ходоков» с флягами, все эту демонстрацию одобрили. Хождения продолжались еще несколько дней, но я всем рассказывал, что спирт «на шестой площадке, главный инженер дивизии взял все на контроль, ничем помочь не могу».
      Конец лета и начало осени на среднем Урале - замечательное время. В лесу полно грибов и ягод, а комаров и мошки почти нет. На болотах так много клюквы, что её можно собирать, не сходя с места. Сел - ведро набрал. Правда, погода может меняться очень быстро. Вечером было солнце и ходили в рубашках, а на утро заморозки, а то и настоящая пурга. Правда, на следующий день опять может быть солнце и все растает. Местные к этому привыкли, поэтому если уезжали на несколько дней, одежду брали разную: и на солнце, и на снег.
     Регламент шел своим чередом. Однажды, проходя мимо одной из пусковых установок, я услышал говор, который показался мне знаком. Эти специфические выражения, отдельные словечки, многозначительные паузы и жаргон, в сочетании с южным акцентом и произношением отдельных букв забыть или спутать было нельзя. Говорили одесситы, причем не приезжие, а коренные. Я остановился и с удовольствием слушал их разговор. Но не только говор привлек мое внимание. Вчера грело солнце и   все ходили в рубашках с коротким рукавом, а ночью выпал снег. Но одесситы были одеты «по погоде», в шапках и теплых куртках.
    «А шо такое, земляки, не замерзаете?» - спросил я, попытавшись как можно точнее воспроизвести хоть часть одесского говорка. Конечно, они давно заметили, что я стою и наблюдаю за ними, но виду не показывали. Я подошел к каждому, поздоровался за руку и представился. Извинившись за свой плохой одесский говор, сказал, что имею некоторое отношение к Одессе и предложил перекурить. Одесситы согласились. В курилке продолжили знакомство. Я не успел еще забыть город и представлял, где находится завод «Холодмаш». Там, как оказалось, делали холодильные установки для наших агрегатов. А когда, как водится, дошли до обсуждения погоды, я спросил, как они угадали с одеждой?
     - Да все просто, - ответил старший, - покупаем билеты в кассе на «Карла Марла» (так одесситы иногда называли улицу Карла Маркса) и разговариваем про погоду. А стоящая перед нами симпатичная девушка и говорит, что погода в это время у нас в Тагиле разная: сегодня солнце, а завтра – снег, а послезавтра опять солнце. Так что одежду берите на все случаи жизни. Вот мы и взяли и плавки, и куртки меховые.
     Я удивился и начал подробнее расспрашивать про девушку, чем немного удивил ребят. Настоящие одесситы тем и отличаются от всех других, что, во-первых, замечают, как общее, так и детали, а во-вторых, умеют это правильно описать. Поэтому подробность и точность описания меня нисколько не удивили. «Невысокого роста, стройная девушка с вьющимися каштановыми волосами. Большие очки не скрывают красивые зеленые глаза. Легкая светлая блузка подчеркивает настоящий одесский шоколадный загар, короткая белая юбка еще более удлиняет красивые ноги в светлых босоножках. А нос, вроде, сломан. Наварное в детстве подралась с мальчишками. А что, знакомая?», - спросил еще раз старший. Сомнений не осталось, и я сказал: «Конечно, такого не бывает, но эта девушка – моя жена».
      Ребята удивились, но, когда вспомнили, что она брала билеты для себя и двух детишек, все встало на свои места.
     Через несколько дней приехала Таня с ребятами. Я, для вида, с суровым лицом спросил, с кем это она познакомилась в кассе аэрофлота. Теперь уже и Таня удивилась. Я рассказал про разговор с одесситами. Действительно, она стояла в кассе, а ребята разговаривали, что билеты надо брать до Свердловска, а как оттуда ехать до Нижнего Тагила – непонятно. Вот она и помогла. И про дорогу, и про погоду все рассказала, как и положено уважающей себя, хоть и бывшей, одесситке.